На далеких рубежах
Шрифт:
Этот вопрос раскаленным гвоздем застрял у него в голове. Страшно было даже подумать, что еще раз он получит отказ, как получил от Лили.
Дождавшись, пока все поужинали, Телюков набрался храбрости и решительно вошел в столовую.
— Ну как, Ниночка, осталось там что-нибудь для меня? Или, может быть, вы обо мне забыли? А я, правду говоря, проголодался. Вола съел бы! Кстати, был такой обжора, только, конечно, не в нашем полку; это было еще в старое время, в царской армии. Хотите, я расскажу вам об этом случае?
Раздавая ужин, Нина сбросила с себя свое меховое убранство и осталась в своем белом халате, резко оттенявшем смуглость ее кожи и синеву глаз.
— Ужин вас ждет. Садитесь пожалуйста.
— Вот спасибо. Так рассказать про обжору? Это очень интересная история! (Телюков придумал ее для того, чтобы задержать Нину).
Девушка поставила перед летчиком тарелку с гуляшом.
— Ешьте, а то остынет.
— Садитесь возле меня, — Телюков указал на стоящий рядом стул. — Ну, пожалуйста!
Нина, подумав немного, примостилась возле него, сморщившись от боли.
— Так вот, слушайте. Звали обжору Петром. Служил он денщиком у одного офицера. Этот офицер сказал однажды другому офицеру, своему приятелю:
«А мой Петр и вола съест!» — «Врешь!» — «Нет, говорит, не вру». Офицеры были навеселе, томились от безделья и обрадовались случаю заключить интересное пари. «Съест Петр вола!» — «Не съест!» Ударили по рукам. Офицер подозвал к себе денщика, строго спросил: «Съешь, Петр, вола?» — «Так точно, ваше благородие! Съем». — «Ну, — говорит офицер, — смотри, каналья! А то я все имение на кон поставил. Не съешь — с сумой пустишь меня по миру. Но перед тем три шкуры с тебя сдеру!» — «Да чего ж это я не съем!» — даже обиделся денщик. «Ну, гляди, каналья!»
Купили и зарезали вола. Собрались со всего полка куховары и давай бифштексы жарить да к столу подавать. Принесут порцию — Петр съест, принесут вторую — съест. И так все ест да ест. Вот уже от вола осталось только одно бедро. Петр подходит к своему барину…
— Ой, жаль! — сочувственно воскликнула Нина. — Так и не съел?..
— Минуточку, Нина, слушайте дальше. Подходит Петр к своему барину и шепчет ему на ухо: «Ваше благородие, а когда ж они мне целого вола подадут? А то все дразнят и дразнят этими бифштексами, или как их там называют…»
Нина расхохоталась:
— Это — анекдот!
Телюков рассказал еще пару смешных историй, а о чувствах своих и намерениях не промолвил и слова. Даже не заикнулся. Не хватило смелости. Да и серьезны ли эти намерения?.. Об этом следует еще подумать.
Он помог девушке сложить в ящик посуду и отнести их в машину.
— Спасибо вам, капитан, за смешные истории.
Нина явно не торопилась в кабину, хотя шофер уже завел двигатель. Телюков поймал ее за руку, слегка пожал… Нина не отняла руки. Какое-то время они стояли молча.
— А как вы сядете, если придется подняться в небо? Ведь темно, да и буран… можно заблудиться.
— О, нет! Локаторы приведут на аэродром. Как-нибудь да сяду, а не то на парашюте выброшусь.
— Не боитесь?
— Нет. Самолет — это ведь не лыжи, — многозначительно сказал он.
— Ну, счастливо вам!
Телюков почувствовал на своем лице ее дыхание — горячее, взволнованное.
— Счастливо вам! — повторила Нина, стремительно повернулась и побежала к машине…
В дежурном домике продолжалась обычная ночная жизнь. Подполковник Поддубный и капитан Махарадзе сражались за шахматной доской. В соседней комнате техники и механики играли в домино — слышались азартные удары костяшек о стол. Под завывание бури за окном дремал за своим столом радист-телефонист — смуглый, скуластый солдат-казах, по фамилии Исимбаев. Но это только казалось, что он дремал. Третий год дежурит солдат за этим столиком, и не было случая, чтобы пропустил какой-нибудь сигнал.
Телюков примостился к приемнику «Балтика». Часами мог он просиживать за приемником, вылавливая в эфире «интересные передачи». А интересовала его преимущественно легкая музыка. Иногда она настолько заражала его, что, когда не было начальства, он вскакивал с места и начинал изгибаться в танце с воображаемой партнершей.
Надрывались скрипки, ритмично ухал контрабас. И сквозь эти невесть откуда доносившиеся звуки Телюков слышал только одно — слова Нины, звенящие в его ушах: «Счастливо вам».
Обыкновенные слова, а как согревают они душу! И до чего приятно сознавать, что тебя любят! А что он не безразличен Нине, Телюков уже не сомневался, безошибочно угадывая охватившее Нину чувство. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, и он окликнул капитана Махарадзе, как только тот вышел из-за шахматного столика, проиграв очередную партию командиру.
— Послушай, Вано, тебе нравится Нина?
— Официантка?
— Да, только ты потише.
— Влюбился?
— Ну, ты прямо в лоб. Я просто… спрашиваю.
— О, бедный мальчик! Ты определенно влюблен!
— Допустим. Только — молчок. Иначе я тебе ребра переломаю.
— Вай-вай, это не так-то просто, друг мой!
— Однако имей это в виду. Впрочем, я считаю тебя порядочным человеком.
— Между прочим, моя жена обо мне такого же мнения.
— Брось шутки. Я спрашиваю серьезно. Не будут надо мной подтрунивать? Ведь она — официантка…
— Так ты серьезно увлечен?
— Кажется, да.
— Ну, молодец! Ей-богу, молодец! Очаровательная девушка. А ты — пребольшая дрянь. Официантка! Ну и что с того?
— Вано, дай я тебя поцелую!
— Пожалуйста, если это доставит тебе удовольствие. — Вано выпятил губы, ощетинив колючие усики.
Телюков крепко сжал друга в объятиях. Он был счастлив.
Ночь миновала спокойно, без тревоги.
С восходом солнца на аэродром прибыли летчики дневной смены. Среди них — лейтенанты Байрачный и Скиба. Им повезло: вьюга под утро улеглась, облачность поднялась. В небе появились голубые просветы.
Пожелав товарищам успешного дежурства, Телюков направился к своему самолету, чтобы помочь технику загнать его на стоянку. Злой, колючий утренний мороз неприятно стягивал кожу на лице. Телюков снял рукавицы, чтобы натереть щеки снегом, как вдруг услышал за спиной чьи-то торопливые шаги. Оглянувшись, он увидел командира полка.