На дальнем кордоне

Макеев Максим Сергеевич

Я на момент появления Торира вообще лил унитаз. Пытался сделать как в моем времени. Мешал глину, делал ее пожиже, и заливал в формы. Это был моя пятый унитаз, остальные треснули при температурных (в печке), статических (пока стояли на земле), и динамических (под весом Обеслава) испытаниях. Так что крик Олеся о приближающейся лодке (везет пацану в дозоре) я услышал, будучи весь в глине.

Тревога не внесла суеты, народ деловито облачался в доспехи, Кукша тащил мне мои. Я занял позицию на валу, рассматривал лодку. Блин, надо еще бинокль сделать, а то до фотоаппарата далеко, а с собой его таскать постоянно жалко. Разобью еще. Лодка была узкая, и была достаточно далеко. Я ждал сигнала. Причем два. Один от Торира, оговоренный заранее,

второй — от Ярослава. Кукша протянул мне фотик, я приблизил лодку. Вроде, знакомая. Но тут они все на одно лицо, как различить — непонятно. Наконец, кто-то замахал тряпкой на копье, а еще одна с кормы свесилась за борт. Вторая была красная. Вроде все в порядке, но надо быть начеку.

Встреча проходила по прошлогоднему сценарию. Лодка осторожно на этот раз вошла в заводь, уткнулась в берег. С нее сошел Торир, за ним вояки. О! Вон Славик спрыгнул. Мы стояли в строю, бывших раненых мурманов пока отвлекали дети в доме. Вояки-инвалиды не знали, что происходит, мы им не сказали. Только ляпнули про учения, и все. На всякий случай. Мурманы держали щиты за спиной, мечи и топоры в ножнах или за поясом. Вроде все мирно. Мы отставили щиты, и отправили Обеслава сказать раненым о том, что их ссылка закончилась. Кореша приехали.

Торир пошел первым, я ему на встречу.

— Мир вашему дому, — на корявом русском сказал вождь.

— И вам не хворать. Ну что, здорова, бойцы, — и мы обнялись, — Зоря! Соберите на стол, Друзья приехали.

Мужики заулыбались, Ярослав подскочил, поздоровался, и начал глазами что-то выискивать. Хм, Веселину он смотрит, наивный. Она в лесу, ее так просто не найдешь. Да еще и с винтовкой. Поэтому пусть потерпит. Из дома выскочили раненые, в доспехах и с оружием. Как выяснилось, нездоровое шевеление в деревне мужики-инвалиды заметили, приперли к стенке мелких, те признались, что Торир вроде как идет. А может и не он. Потому вас в доме и придержали, вдруг бой будет, а вы раненые. Мы так Смеяну сказать научили, как раз на такой вот случай. Мурманы схватили доспехи, Кнут щит зафиксировал в протезе, и поскакали отбивать атаку. Ну или в чертоги Одина, как получится.

Увидели своих, обрадовались, бросились к боевым товарищам. Те смотрели оторопело на бугаев, несушихся на них с опущенными личинами, в весеннем, зелено-коричневом камуфляже по самые глаза, с такими же камуфляжными щитами. Потом Кнут поднял личину, закричал радостно, мол, свои. Гуннар и Ивар сделали также, чем повергли в шок бедных мореходов. Оставляли-то инвалидов грустных, а встречают их полноценные бойцы. Ну, на первый взгляд. Торир опять начал хвататься за амулет, но вроде узнал бойцов своих, и его отпустило. Потом были смотрины. Пообнимались бывшие раненые и прибывшие мурманы, Кнут разжал протез, щит упал. Четырехпалая металлическая рука мурманского корабела начала похлопывать по спинам коллег по опасному бизнесу. Возгласы удивления, переходящего в панику, усилились, когда Ивар снял носок, ботинки на протез было сложно одевать, и долго, он так выскочил. Картина была, как в «Терминаторе». Полное ошеломление присутствующих поскрипывающими амортизаторами в начале ступни, и подпружиненной стопы из булатной (!) стали. Не понятно даже, что их удивило больше — конструкция или материал.

Наконец, шок первой встречи прошел, мы направились к домам. По дороге Кнут лил в уши Ториру на скандинавском, что-то про лодки, я его плохо знал. Ивар терся с мужиками, все про семью интересовался. Гуннара взял в оборот незнакомый мужик, как выяснилось, его дядька и воспитатель, Атли. Отца у Гуннара не было, погиб в походе, Атли его воспитывал как сына. А в прошлый раз мы его не видели, потому что он с ранением тяжелым дома остался. Вроде оклемался, судя по суровым ударам по броне нашего Гуннара. Давен, врач увидел деда, обрадовался. Они нормально в прошлый раз сошлись, даже выпивали под беседы о здоровье. Ко мне подкатил грустный Славик:

— С Веселиной все ли в порядке? Не вижу я ее…

— Не боись,

Рубенович, все нормально, сейчас покажется, — я помахал арбалетом, для нее это знак, что все свои, а потом копье поднял, это знак сигнальной стрелы. Арбалет был у Власа, он ее прикрывал. Из кустов выпорхнула огненная стрела, прямиком в небо. Правильно меня подростки поняли.

— Ну вот и Веселина твоя. Сам как? Как дома? Что нового? Хотя давай лучше после пира поговорим, вдумчиво…

— Да там и Торир с тобой поговорить хотел. Тоже вдумчиво.

Я посмотрел на вождя мурманов. Какой-то он дерганный, нервный.

— Чего серьезное случилось? — спросил я у Славика.

— Да там… ну вообщем… сложно все, долго говорить надо, — ушел он от ответа.

— А чего он, на нашем болтать начал?

— Ага, меня попросил, всю зиму учил, — подтвердил мои предположения переводчик, — сказал, иногда вождям надо с глазу на глаз поговорить, без свидетелей.

Опаньки! Меня в вожди записали! Я расправил плечи, приятно, черт побери! Только вот не нравится мне это «с глазу на глаз», видать, что-то действительно происходит.

Пировали под навесом. Там стол накрыли, принесли остатки зимних запасов рыбы, овощей, кроликов троих зарезали. Хотели поросенка, но решили что рано. Мужики тоже в накладе не остались. Привезли сыра с собой, пойла алкогольного, рыбы, копченной. Пойло было крепкое, вроде самогона. Ну и пару бочонков пива, для разогреву. Перед самой посадкой за стол, пошли втроем, я, Торир, Ярослав, на Перуново поле. Там поставили чашку с привезенным самогоном, накрыли хлебом. Чтобы помянуть, я им так объяснил, они вроде не против. Потом по три рюмки выпили, не чокаясь, в память о всех мужиках, что полегли в этих краях, и наших, и мурманских. Торир обратил внимание на табличку новую, я ему прочел, тот отвесил подзатыльник Ярославу, не сильный, скорее обозначил. Это чтобы письмо учил наше, а то чужих людей вождь читать просит. Произнес речь, что мол много мужиков хороших даны-кровопийцы побили, но мы всех помним, и никогда не забудем. Выпили, постояли, перекинулись парой слов, и двинули в деревню, на пир. Перед этим делом всех построили на торжественный подъем флага, праздник все-таки. Мурманы на флаг тот стойку сделали, по хорошему. Под ним они данов разбили, торжественность церемонии никто не сорвал.

Хорошо посидели, до поздней ночи. Мы с прибытком оказались — нам подарков привезли. Пять ягнят маленьких, семян, сыра кучу, овечьего, да свинца с медью. Еще и извинялись, что меди мало. Мол, кризис производственный. Свинца зато кучу привезли, в слитках. Ура! Я теперь пояски для пулек сделаю и аккумулятор! Ну, то есть я сдержанно поблагодарил, и сказал, что мы тоже не лыком шиты. На ухо деда попросил принести шесть мечей булатных и топоров столько же. Мы по старой привычке всего делали по два комплекта, а то вдруг сломается?

Появление оружия вызвало фурор! Меч достали из ножен, тускло заблестел булатный рисунок. Торир выпал в осадок. Топоры пошли по рукам, под удивленные возгласы мореманов. Мы довольно всей деревне улыбалсь. Угодили, вроде. Хоть и хотели не продавать оружие, но тут вроде как для закрепления дружбы, союзникам. Я надеялся сохранить сложившиеся отношения.

Торир горестно вздохнул притворно, мол вгоняете меня в долги, я вовек не расплачусь. Мы уговорили его, что расплатится, обязательно расплатится. Вот на меч этот возьмет пару-тройку городов, да и расплатится. Поддержали шутку, так сказать. Народ юмора был не чужд, ржали все. И наши, и гости. Начали пить да есть, да за жизнь говорить. Про погоду, про торговлю, про то, как раненые тут время провели, как мурманы до дома добрались, что там, в Скандинавии происходит, как мы зиму провели. Общались нормально, но Торир постоянно скользские вопросы обходил. Про торговлю, про дела дома, чувствовалась недосказанность. Да и раздражение проскальзывало, не на нас, а так, по жизни. Особенно когда его товарищи малость поднабрались, и начали языком молоть. Интересно, интересно…