На Дальнем Западе
Шрифт:
После трапезы краснокожие, сменив часовых, стали укладываться спать; пленники не замедлили последовать их примеру и тоже погрузились в глубокий сон.
Перед заходом солнца лагерь опять пришел в движение: по-видимому, краснокожие рассчитывали сделать большой ночной переход. Лошадей собрали, напоили, пленников подняли, опять связали им руки за спиной, потом самих их привязали к лошадям и тронулись в путь, идя в том же порядке, как и до привала.
Когда окруженные со всех сторон стражей пленники усаживались на лошадей, мимо них проскакала
Красное Облако глядел в сторону бледнолицых словно не видя их: его лицо с резкими чертами казалось окаменевшим, глаза смотрели равнодушно, без симпатии, но и без злобы. Казалось, бледнолицые перестали существовать для лжегамбусино…
Ялла, однако, держалась иначе: она улыбалась высокомерно и злобно, а Миннегага в мгновение ока проделала целый ряд движений рукою, показывая, как выкалываются у живого человека глаза, как обрезают нос, вырезаются губы, как вырывают ногти, язык, сердце, как, чтобы продлить мученье, перепиливают тупым ножом горло…
Гарри не выдержал злобного взгляда Яллы. Кровь бросилась ему в лицо. Он рванулся с такой силой, что ремни, связывавшие его руки, затрещали, но освободиться от уз ему не удалось.
– Будь ты трижды проклята, индейская пиявка! – задыхаясь от злобы, крикнул Гарри в лицо Ялле. Индианка придержала своего коня.
– Что ты говоришь, бледнолицый? – спросила она, улыбаясь.
– Куда ты нас увозишь?
– Ты слишком любопытен. Разве ты ребенок?
– Что ты будешь делать с нами?
– Опять-таки ты слишком любопытен…
– Уж не думаешь ли ты нарушить данное обещание?
Ялла презрительно улыбнулась и в третий раз промолвила сухим и резким голосом:
– Узнаешь в свое время!
Ее конь заплясал на месте на задних ногах и, сделав прыжок, понесся по прерии, по грудь утопая в ярко-зеленой траве. Роскошно расшитый плащ женщины – сахэма племени сиу развевался за ее спиной.
– Эй ты, фальшивый гамбусино! – вне себя крикнул Гарри стоявшему тут же Красному Облаку. – Ты трусливый койот, прятавшийся у нашего огня, когда тебе грозила опасность, подбиравший крохи от нашего стола! Скажи ты, что ждет нас?
Лицо Красного Облака чуть-чуть покраснело, глаза загорелись. Но он сдержался и ответил сухо, но без ругательств:
– Если великая Ялла, моя жена, не сочла нужным сказать тебе об этом, то почему же я, муж Яллы, должен знать больше тебя?
Ирония и нескрываемая горечь сквозили в словах индейца. Но беглецы не могли заметить этого.
– Твоя жена? Ялла – твоя жена? – вырвался изумленный крик из уст обоих трапперов.
Не отвечая Красное Облако стиснул коленями бока своего коня и ускакал, не удостаивая пленников больше ни единым взглядом.
– Фью! – свистнул Гарри и расхохотался. – Слышал ты, брат? Вот так штука! У нашего фальшивого гамбусино жена – знаменитость. Он должен повиноваться ей. Потому что ведь она сахэм.
Второй траппер, глядя мрачно сверкавшими глазами вслед лжегамбусино, пробормотал:
– Моли своего Маниту и всех ваших индейских святых мужского и женского пола, предатель, чтобы мне, Джорджу Липтону, не удалось вырваться из ваших рук. Если вырвусь – клянусь: перегрызу тебе зубами горло, куда бы ты ни спрятался! Даже на дне моря отыщу тебя!
– А большого дурака сваляли мы с тобой, Джордж! – потешался над братом Гарри, к которому, казалось, вернулось хорошее расположение духа, благо желудок, наполненный кусками жареного вкусного мяса, покуда не предъявлял требований на новую порцию пищи.
– Предатель! Предатель! – бормотал Джордж, скрипя зубами в бессильной ярости.
Зашло солнце, и на землю спустилась мгла. Потом торжественно всплыла на ясном небе луна и залила своим мягким светом прерию.
А индейцы, вытянувшись в походную колонну из пяти или шести всадников в ряд, все еще гнали лошадей, причем пленникам не могло не броситься в глаза, что краснокожие почему-то старались по возможности соблюдать тишину: теперь не было ни криков, ни песен.
Через некоторое время недоумение возросло еще более – индейцы круто свернули к северу.
Ведь индейцы начали войну с американцами. Но что же мог означать уход чуть ли не целой армии к северу, где индейцы не могли ни встретиться с бледнолицыми, ни вступить в бой?
Около полуночи вдали показались блестящие точки. По-видимому, это были костры большого индейского отряда, расположившегося на отдых в этой части прерии.
Гарри, которому была известна местность, не мог сдержаться и вскрикнул удивленно:
– Джордж! Погляди-ка! Будь я проклят… Извините, мисс Мэри, я нечаянно… Джордж! Будь я неладен, если нас не тащат к месту, которое нам обоим хорошо знакомо! Да ведь это вблизи того самого монастыря мы прятались с Джоном Мэксимом от волков! Помнишь! Удивительная штука! На кой черт… Извините, мисс Мэри…
– Ну, на это я могу тебе ответить лишь словами Яллы! – отозвался его брат.
– То есть?
– Ты слишком любопытен. Узнаешь в свое время! Прошло еще некоторое время. Огни костров казались все более яркими. Оттуда, где они горели, уже доносились смутные голоса, ржание лошадей.
– Ей-богу, если индейцы не окончательные свиньи, они дадут нам поужинать! – встрепенулся снова проголодавшийся Гарри.
У развалин «Монастыря крови» расположился действительно большой лагерь. Это было становище чейенов. Кроме сотни воинов этого племени, тут находилось значительное число женщин и детей, расположившихся как дома и устроивших довольно удобные вигвамы.