На день погребения моего
Шрифт:
Изо всех уголков тайги, сверху и снизу по течению Енисея поступали свидетельства о фигуре, осматривающей результаты события, это был не совсем ангел, но передвигался, как ангел — медленно, неспешно, утешитель. Разнились свидетельства относительно того, мужчиной или женщиной была эта крупная фигура, но все сходились на том, что поднимали глаза вверх, когда пытались рассмотреть его лицо, и испытывали глубокое чувство бесстрашного спокойствия, когда фигура проходила мимо.
Некоторые думали, что это некая преобразившаяся версия шамана Магякана, местопребывание которого интересовало жителей берегов Подкаменной Тунгуски. Никто не видел его с момента События, его изба была пуста, и магическая сила, которая спасала избу от затопления в тающих снегах, подобно жилищам всех остальных жителей Сибири, рассеялась, так что теперь хижина наклонилась под углом в тридцать градусов, словно корабль, собирающийся соскользнуть под волны.
Эти странные эффекты не длились долго, и, поскольку Событие стиралось из памяти, начались споры насчет того, было ли вообще то или иное. Вскоре лес вернулся в свое нормальное состояние, среди мертвых белых стволов начала появляться молодая поросль, животные вновь стали бессловесны, тени от деревьев снова начали указывать свои обычные направления, а Кит и Пренс снова продолжили свой путь, понятия не имея, что это могло значить для их миссии.
Кит почти привык ездить на киргизских лошадях, или, чаще, на их более лохматых кузинах размером с пони, его ноги чуть ли не волочились по земле, в один прекрасный день они с Пренсом наткнулись на группу оленеводов, ведущих стадо на новое пастбище, он сразу же заметил одного оленя, белоснежного, кажется, пристально глядящего на него, а потом олень отделился от стада и убежал рысью.
— Словно он меня знал, — потом объяснил Кит.
— Конечно, Траверс, — Пренс был блаженно безрассуден, — и что он вам сказал?
— Назвал мне свое имя. Саган.
Пренс пристально посмотрел на него.
— Это бурятское произношение слова «цаган», что на монгольском значит «белый».
Он подошел к животному и начал говорить с ним по-бурятски, то и дело останавливаясь, словно слушая ответы.
Киту разговор с оленем не показался странным. Рассказывали, что здешний народ делает так постоянно. Со времен явления на Подкаменной Тунгуске он заметил, что угол его зрения стал шире, а узкая дорога его жизни то и дело начала разветвляться на неожиданные боковое тропы.
Сначала оленеводы колебались, веря, что Саган — реинкарнация великого бурятского учителя. Они подолгу с ним консультировались, шаманы приходили и уходили, жены просили полезных советов. В конце концов, как удалось узнать Пренсу, Саган убедил их, что Кит — паломник, который не сможет продолжить путь, если Саган не станет его провожатым в топографической неразберихе.
Они вошли в необычайно спокойный регион Сибири на монгольской границе между горными хребтами Саян и Танну-Ола, Пренс был здесь некоторое время и сказал, что эта местность известна как Тува. Кит решил: если собираешься ездить на белом олене, здесь это причинит меньше вреда, чем где-либо в другом месте. После того как Кит спешился и снял свой седельный вьюк, Саган, словно выполнив свой долг, резко повернулся и ушел по дороге, по которой они пришли, чтобы присоединиться к своему стаду, где бы оно сейчас ни находилось, не оглядываясь.
— Он говорит, что сделал всё, что мог, — сказал Пренс. — Его задачей было привезти нас сюда.
Они спали в лачуге из коры с остроконечной крышей, проснулись на рассвете от звуков неземного гортанного пения. Некоторые тувинцы держали стада овец. Поющий мужчина стоял один, но спустя некоторое время Кит услышал, что ему аккомпанируют на флейте. Он оглянулся по сторонам, но нигде не было флейтиста или каких-нибудь других музыкантов. Он присмотрелся к певцу более внимательно и заметил движения губ, совпадавшие со звуком флейты. Всё это шло от одного голоса.
— Они это называют «борбангадир», — объяснил Пренс. — Возможно, шаманы — не единственные, кто знает, как находиться сразу в двух состояниях одновременно. А с другой стороны, возможно, действительно есть флейтист, но он невидимый, или призрак. К этому всему надо присмотреться повнимательнее, вот почему, думаю, я останусь здесь на некоторое время, если вы не возражаете.
Было что-то еще. Пренс казался почти смущенным.
— Это — сердце Земли, — прошептал он.
— Забавно, — сказал Кит. — Всё, что я вижу — это стадо овец.
— Именно, Траверс, я знаю, у нас были разногласия...
— Знаю, ты до сих пор размышляешь о тех временах в лесу, но я на самом деле целился не в тебя, Дуайт.
— Не в этом дело. По-моему...все знаки здесь, вам просто нужно их увидеть...эти высокие горные вершины вокруг нас, тувинские письмена, напоминающие тибетские символы, и это — единственные известные буддисты в мире, которые разговаривают на староуйгурском или на тюркском языке, если уж на то пошло. Повсюду образы колеса Сансары... Анклав тибетского буддизма посреди царства Ислама. О чем это вам говорит?
Кит кивнул.
— В обычной ситуации это было бы аргументом в пользу нашего путешествия сюда, и кто-то написал бы отчет Подполковнику Хафкорту. Но в эти дни проблема для меня заключается в том, что...
— Я знаю. Больше может не быть никакой «миссии». Происшествие на Подкаменной Тунгуске — мы не знаем, как отреагировали в Кашгаре, Шамбала в этот момент и вовсе могла исчезнуть из их перечня приоритетов. Мы даже не знаем, как это повлияло тут на нас. Слишком рано говорить. Что касается нашей нынешней цели. ни у кого нет мудрости или полномочий, чтобы сказать нам что-то.
— Мы действуем самостоятельно, — сказал Кит.
— И по отдельности, боюсь.
— Ничего личного.
— Больше ничего, да?
Когда Кит уезжал по открытой степи, поднялся ветер, и тут он снова услышал особенное низкое горловое пение. Чабан стоял, наклонившись, как было видно Киту, точно против ветра, и ветер дул из его шевелящихся губ, и вскоре уже невозможно было понять, мужчина поет или ветер.
Чуть погодя лейтенанту Пренсу показалось, что он заметил над головой какое-то существо — не орла и не облако, оно медленно приближалось, пока Пренс не понял, что это — огромный дирижабль, с которого его с большим любопытством рассматривал экипаж бодрых юнцов. Лейтенант Пренс поприветствовал их громким и резким голосом с неким тремоло:
— Вы — добрые божества? Или гневные?
— Мы пытаемся быть добрыми, — предположил Рэндольф Сент-Космо.
— А я — гневный, — проворчал Дерби Сосунок, — твое какое дело, Ку-ку?
— Я всего лишь имел в виду, — сказал Пренс, — что этим божествам-стражам необходимо выразить симпатию независимо от уровня угрозы, которую они несут отдельной личности.
— Это никогда не срабатывает, — проворчал Дерби. — Они раздавят вас, как насекомых. Но в любом случае спасибо. Просто так.