На день погребения моего
Шрифт:
— Мне приблизительно удалось вычислить, что эти города лежат в кластере, расположенном довольно близко к месту событий 30-го июня...для практических целей их железнодорожное депо — Красноярск. Но тому нет официального подтверждения, записи не ведутся, любой, кто берет там билет на поезд Транссибирской магистрали, автоматически становится объектом интереса Охранки.
Прошлой зимой он пытался приблизиться к тайным городам. В ненадежном свете вечернего прибытия в тенях Красноярска, цвета синяков, невидимые чиновники в меховых шапках и тяжелых шинелях смотрели на платформы, сопровождали прибывших по разрешенному делу к ледоходным судам без опознавательных знаков, пришвартованным на замерзшем Енисее, потом возвращались за остальными, чьи мотивы, как у Флитвуда, казались чем-то большим, чем просто праздный туризм.
— Но сейчас, учитывая Событие, может быть, возможно попасть... может быть, условия как-нибудь пересмотрели.
— Что бы там ни происходило, какие бы отвратительные договора с грехом и смертью там ни заключались, я обречен на это, это — цель долгого паломничества, епитимья которого — моя жизнь.
Кит оглянулся по сторонам. На расстоянии многих темных миль не было ни одного свидетеля. Он мог бы так легко убить этого исполненного жалости к себе болтуна.
Он сказал:
— Знаете, вы — просто очередной так называемый исследователь здешних мест, эмигрант, живущий на деньги, присылаемые с родины, вы чувствуете, что у вас слишком много привилегий, но понятия не имеете, что с ними делать.
Света от костра было достаточно, чтобы заметить отчаяние на лице Флитвуда, отчаяние как искаженную форму надежды на то, что это, наконец, может стать его великим кризисом — непримиримые племена, непредвиденная буря, твердая почва, превратившаяся в топь, тварь, преследовавшая его много миль и лет. А иначе на какую жизнь он мог рассчитывать как еще один убийца, чьи деньги вложены в акции Рэнда, обреченный на поля для гольфа, рестораны с ужасной едой и еще худшей музыкой, стареющие лица ему подобных?
Они сидели вдвоем, возможно, прямо в сердце Чистой Земли, никто этого не видел, они были приговорены к тупику: Кит — за то, что у него было слишком мало страсти, Флитвуд — за то, что страсти было слишком много, но с противоположным знаком.
Никто из них толком не уснул той ночью. Обоих тревожили неприятные сны, в которых один из них, не всегда буквально, убивал другого. Они проснулись посреди полуночной бури, уже сорвавшей несколько палаток. Носильщики убегали врассыпную, вопя на нескольких диалектах. Под действием инерции сна, мешавшей войти в настоящее время, Флитвуд первым делом подумал о своем долге перед прошлым. При свете падающей звезды 30-го июня, в ее мертвенно-бледном безночьи ему снилась в бессоннице возможность падения еще одного объекта, похожего на тот, который он когда-то столь ужасным образом помог людям Форманса принести их жертвам. Положит ли этому конец молодой Траверс или хоть кто-нибудь, ради всего святого? В сумятице бури он посмотрел туда, где должен был лежать спальный мешок Кита. Но Кит растворился в ночи, словно его унес ветер.
«Беспокойство», весь день летевшее на восток, приземлилось в лучах открытого всем ветрам заката, невдалеке видны угрожающие очертания надвигающейся песчаной бури. С первого взгляда казалось, что здесь никто не живет. С воздуха это выглядело, как единая огромная крыша из затвердевшей грязи, словно можно пройти по всему городу, не спускаясь на невидимые улицы. Малопостижимый мир под непроницаемой поверхностью занимался своими обычными делами — косметологи в тайных комнатах, знавшие, как скрыть появившиеся на коже белые пятна, проказа это была или нет, белые пятна у кого-либо за пределами квартала прокаженных означали быструю казнь...целители ришты терпеливо удаляли медицинских струнцов, делали надрезы, ловили голову существа длиной три фута в трещину на конце палки, а потом медленно доставали его из надреза, наматывая на палку, осторожно, чтобы не повредить ришту и не вызвать инфекцию... тайные пьяницы и жены купцов жадно тянулись к погонщикам караванов, которым нужно было уехать задолго до рассвета.
Никто на борту «Беспокойства» толком не спал той ночью. Дерби был на вахте с 4:00 до 8:00 часов утра, Майлз слонялся по вельботу, готовя завтрак, а Пугнакс стоял на мостике, смотрел на восток, застыл подобно каменному изваянию, и тут в небе произошло Событие, цвет утренней зари стал ярко-оранжевым, это было что-то слишком расплывчатое для пространства или памяти, чтобы знать, куда смотреть, пока их не настиг звук, разнесший в клочья небесный свод над Западным Китаем — к тому времени ужасная пульсация уже начала перерастать в контр-окрашивание аквамарином и ворчание ураганного огня на горизонте. Все они уже собрались на квартердеке. Их окутал внезапный суховей, ушедший прежде, чем они успели подумать о том, как из него выбраться. Рэндольф отдал приказ о принятии специальных мер небесной детализации, и они набрали высоту, чтобы посмотреть, что это было.
Первое, что они увидели в бледно-голубом мареве шлейфа: город внизу был не таким, как тот, в который они прибыли прошлой ночью. Теперь все улицы были видны. Повсюду сверкали фонтаны. У каждого жилища был свой сад. Рынки кипели в бодрой суматохе, караваны входили и выходили из городских ворот, изразцовые и позолоченные купола сияли на солнце, башни парили, как песня, пустыня отступила.
— Шамбала, — закричал Майлз, и не было необходимости спрашивать, как он об этом узнал — все они знали. Много веков священный Город был скрыт покровом повседневности, солнечного и лунного света, света звезд, бивачных костров и карманных фонариков исследователей пустыни — до События на Подкаменной Тунгуске, словно наконец освободились те точные световые частоты, которые позволяют человеческому глазу увидеть Город. Больше времени понадобилось мальчикам, чтобы понять: огромный взрыв света также разорвал покров, отделявший их собственное пространство от будничного мира, на краткое мгновение их постигла та же участь, что и Шамбалу — их защита была утеряна, они больше не могли рассчитывать на свою невидимость в материальном мире.
Они быстро летели на восток, высоко над тайгой. Впереди появились доказательства катастрофы. Они прибыли на место опустошения вскоре после «Большой Игры».
— Это были Нарушители Границ, — заявил Линдси.
— Нам известно, что они гораздо лучше нас разбираются в прикладных науках, — сказал Рэндольф. — Их воля к действию чиста и неизменна. Обладают ли они средствами для осуществления катастрофы такого масштаба? Технически? Морально?
— По крайней мере, на этот раз мы не можем сказать, что нас сюда направили, — добавил Линдси, многозначительно испепеляя взглядом Дерби Сосунка.
— Это вряд ли доказывает чью-либо невиновность, — высказал свое мнение Юрисконсульт, но прежде чем они успели развязать спор, устройство Теслы начало пыхтеть, сигнализируя о своем активном состоянии. Майлз начал переключать соответствующие коммутаторы, а Рэндольф взял рожок микрофона.
Это оказался профессор Вандерджус — он вел трансляцию с архипелага Огненная Земля, где измерял отклонения земного тяготения.
— Генераторы в полном недоумении! — кричал он, — по-видимому, мы оказались в точке Земли прямо напротив места События. Здесь начался полный хаос: магнитные бури, все коммуникации прерваны, электропроводка расплавилась ... что касается показателей гравитации, даже вскоре после события сложно поверить, но... на мгновение гравитация просто исчезла. Моторные баркасы, палатки, кухонные плиты — всё взлетело в небеса, возможно, никогда больше не приземлилось. Видит Бог, если бы не рыбалка на воде, меня могло бы унести куда угодно.
— После того как Гиббс нас покинул, у меня не осталось никого в Йеле, с кем можно было бы проконсультироваться по этому поводу, — сказал удрученный профессор. — Еще можно связаться с Кимурой, думаю, и с д-ром Теслой. Если ужасные слухи про него не являются правдой.
По словам профессора Вандерджуса, история была такая: Тесла, пытаясь наладить связь с исследователем Арктики Пири, проецировал некие лучи из своей башни в Вандерклиффе немного западнее северного меридиана, немного промахнулся, под небольшим, но фатальным углом — луч промахнулся мимо базы Пири на острове Эллсмер, пересек Заполярье, достиг Сибири и попал в Подкаменную Тунгуску.