На день погребения моего
Шрифт:
Спустя несколько ночей он наткнулся на юного Киндреда в «Бобровом салуне», тот играл в покер с занимавшими весь стол откровенно беспринципными джентльменами. Вебб подождал, когда юноша сделает паузу, и сделал несколько кратких замечаний:
— Как идут дела сегодня?
— Ровно.
— Ночь только началась. Не хочу, чтобы ты стал рыбой на этом столе.
— Я и не стану. Рыбой станет вон тот человечек в очках.
— Полковник? Господи, сынок, он приехал сюда в отпуск из Денвера, потому что там ему больше не разрешают играть.
— Что-то не заметил возле него горы долларов.
— Он их себе набурит «кротовьи норы». Следи за его сигарой, сейчас он выпустит большое облако дыма, и — вон, видишь это?
— Ха, вот так штука.
— Твои деньги, конечно.
— Спасибо, мистер Траверс.
— Можно просто Вебб.
— Вы делали это когда-нибудь раньше, мистер Киндред?
— Если вы имеете в виду, что нужно попытаться убедить их солидаризоваться с позицией клиента...
— Скажите это один раз, когда они захотят выйти на новый уровень.
— Это они сказали?
— Они сказали: представим, что это — животное, кусается или лягается всю дорогу, твои действия?
— Я передам это живое существо кому-то, кому всё равно, и уеду.
— Здесь все видят разницу, — сказал представитель компании, тихо, но с каким-то раздражением.
— Вы... не собираетесь сказать мне вслух, чего вы хотите?
— Может быть, нам интересно, сколько вы способны понять сами, мистер Киндред.
— Конечно, это называется «инициатива». Тогда этот случай должен предусматривать Плату за Инициативу.
— Да? Поездка в пригород....?
Оказалось, Дойс знал больше, чем от него ожидал репортер, о том, что готова позволить компания:
— Конечно, если у вас нет распорядителя кредитов, мы можем вас познакомить с одним, бросайте эту привычку ездить на границу Техаса, стоимость билета в Монтроз плюс мои проценты, или еще немного больше, выгоним его из штата и вы никогда его больше не увидите. Сэкономьте немного денег, потом еще могут возникнуть неприятности...
— Должен отдать вам должное — никаких неприятностей нет.
Дойс мог это оценить:
— Я вас слушаю.
— Нервы и инициатива, мистер Киндред, это разные вещи.
Они договорились о сумме.
Правая рука Дойса Слоут Фресно был почти в два раза его больше и считал, что это Дойс — его правая рука. Это был не первый раз, когда они пригодились Ассоциации собственников шахт. Охрана шахт, нечто такое. У них была репутация стойких людей, которые не разговаривают с теми, кого не знают. В салунных потасовках они дрались спина к спине, каждый думал, что защищает другого, из-за чего против них выступить было намного сложнее.
Они впервые встретились в Крипл-Крик во время предыдущих волнений, в 1895 году или около того. Слоут как раз начал карьеру разыскиваемого и явно чрезмерно практиковал то, что тогда называлось «кражей мусора» — записывался в Армию, получал премию, дезертировал, появлялся на другом посту, записывался, получал премию, дезертировал, и всё это — на оккупированном Западе, который тогда был для военных таким же источником беспокойства, как сам Джеронимо, чье неприглядное обличье прикрепляли кнопками во всех салонах от форта Блисс до Кер-д'Алена. Забастовка в Криппл могла показаться Слоуту безрассудным шансом вернуться в лоно закона и порядка. Это, должно быть, сработало, потому что с тех пор его с Дойсом считали достаточно надежными для постоянной работы, иногда им даже оплачивали проезд на поезде в ближайшие окрестности, кишевшие еще не разбитыми головами анархистов.
— Держись от меня на расстоянии, старина, смотри в оба, что там сзади, если они меня схватят, что тогда будет с тобой? — эти замечания Дойс научился игнорировать, хотя иногда — с трудом. С конкретной привязкой к Веббу Траверсу:
— Займись стариками, оставь молодое мясо Большому С, он его разделает без суеты, прежде чем ты глазом успеешь моргнуть.
Хотя Слоут, честно говоря, был склонен к патетичной настороженности, которая росла в нем, пока он наносил вред (не обязательно боль, черт, любой обычный день — это боль, не так ли), а Дойс, со своей стороны, находил развлечение, а со временем — и смысл в сфере психологического превосходства, он славился тем, что мог испугать целый отряд, не вынимая руки из карманов...Некоторые называли это гипнозом, но что бы это ни было, по словам очевидцев, пока вы не увидите эти змеиные глаза, так ярко сияющие в тени полей его шляпы, уставившиеся на вас, вы еще не встречали действительно заядлого головореза.
Но разница между Дойсом и обычным стрелком существовала, она заключалась в том, что Дойс всегда был эмоционален. Если не вначале, то, по крайней мере, в конце задания всегда было что-то, что могло показаться ему достаточно отвратительным или желанным, чтобы его рука дрогнула. Он завидовал более профессиональным стрелкам своего времени, даже Слоуту с его подходом к военной службе, с ужасом ожидая дня, когда ему нужно будет хладнокровно выйти на стачку и ничто больше не сможет его разволновать.
Дойс представлял себе, что он «на задании» хозяев шахты, такой «детектив» под прикрытием, который следит за агитаторами, в том числе — за Веббом Траверсом. Вебб полуосознанно воображал, что нашел замену своему сыну, а Дойс не пытался его разубедить. Зная, что в этих вопросах редко бывает ясность, а обманщик думает, что его задание выполнено, лишь только когда обманутый перестает беспокоиться о твердости их дружбы, Дойс мудрой змеей с легкостью проник в суть деятельности Профсоюза, чтобы посмотреть, как далеко он сможет проникнуть, если будет изображать открытость — он думал, что знает, как это делать, такое представление сопереживающего молодого человека.
Вебб взял за привычку наведываться в пансион Торпедо, обычно около 4:00 утра, когда заканчивалась ночная смена, они разговаривали до утра под неестественным тяжелым лунным светом электрических ламп троп и магистралей, а также ламп в окнах общежития, куда приходили шахтеры после третьей смены. Тени были темнее, чем должны были быть. Они сидели вдвоем и пили красный ликер, словно это было лекарство от тоски. Глупо. Подумав, что он увидел на лице Дойса какую-то меланхолию, хотя это и могло быть истощение после смены, Вебб сказал: