На день погребения моего
Шрифт:
Они прибыли в Галвестон без происшествий, но что-то уже надвигалось на них. Нэвилл и Найджел зарезервировали билеты на трансатлантический рейс пользовавшегося дурной славой грузового судна, флаг которого никто из них не узнал, и остаток дня провели, пытаясь поговорить с китайским джентльменом — они почему-то были уверены, что это торговец опиатами.
— Батюшки, Найджел, мы почти забыли! Остальные страшно расстроятся, если мы не привезем им какие-нибудь сувениры с Дикого Запада, если уж не настоящий скальп.
— Эй, на меня так не смотрите, — сказал Лью.
—
— Для чего?
— Мы привезем тебя в Англию, — заявил Найджел. — Вот что мы сделаем.
— У меня нет билета.
— Проплывешь на пароходе зайцем.
— Паспорт не нужен?
— В Англии — нет. Только не забудь свое ковбойское сомбреро. Это аутентично, не так ли?
Лью внимательно на них посмотрел. Глаза парней горели, на их зрачках были крохотные, едва различимые точки, и они так много хихикали, что их приходилось переспрашивать по несколько раз.
Дело кончилось тем, что следующие две недели он провел в грузовом трюме в пароходном кофре, в котором просверлили незаметные вентиляционные отверстия. Иногда появлялся Найджел или Нэвилл с едой, украденной из кают-компании, но у Лью не было аппетита.
— Эту лохань так качает — скоро перевернется, — сказал он, когда его перестало тошнить, а тошнило его достаточно долго, чтобы об этом упомянуть.
— Говорят, с юга надвигается ужасный шторм, — сказал Найджел.
Только по прибытии в Англию они узнали о разрушительном урагане, который обрушился на Галвестон через день после их отбытия — скорость ветра 135 миль в час, город под водой, шесть тысяч погибших.
— Мы убрались как раз вовремя, — сказал Найджел.
— Да, нам ужасно повезло.
— Да, но посмотри на Льюиса — у него развилась неврастения.
— В чем дело, Льюис?
— Начнем с того, что шесть тысяч человек погибли, — сказал Льюис.
— В Индии это происходит постоянно, — ответил Найджел. — Таков мир, в конце концов.
— Да, Льюис, где бы ты ни жил до того, как эта страшная бомба принесла тебя к нам.
В конце концов, Вебб Траверс направился к десятнику выработки «Литл Хеллкайт». Вейкко и его братки-олухи устроили ему вечеринку, и, как всегда, это напомнило ему, что питье всю ночь картофельного спирта — развлечение не для всех. К счастью, еще не было снега, иначе повторилась бы прошлая зима, когда он позволил финнам уговорить его надеть пару лыж и пойти за Контрабандистом в огромное полуразрушенное здание, известное как Большой Слон — он до смерти испугался, как любой человек в здравом уме, и все присутствовавшие с облегчением вздохнули, когда он безопасно упал на снег, не сломав себе ни одну кость и не поскользнувшись.
Казалось, сейчас он мог найти общий язык с кем угодно, кроме двух женщин из его собственной семьи, которые должны были быть для него важнее всех, словно его место сейчас было с парнями, находившимися в бегах, словно шансы снова встретиться были выше здесь, чем в домашнем интерьере. Когда он заглянул в дверь, всё быстро пошло наперекосяк. Лейк ушла и не вернулась. Он подождал сутки, и,
— Где ты была, мисс? Где ты это взяла?
— В Силвертоне. Поставила на бой.
— Из каких средств?
— Копила деньги — стирала белье.
— И кто там снова дрался?
— Пожарный Джим Флинн.
— И с кем?
— Энди Маллой.
— Оставь это, дитя, послушай, на боях Энди и, тем более, его брата Пэта золотых монет не заработаешь. Его бой с пожарником — самое большое в мире несоответствие, может быть, придумаешь какую-нибудь историю получше?
— Я перепутала, мексиканец Пит Эверетт.
— С кем ты там была?
— Рика Треморн.
— Девочки Флорадоры. Ее родители об этом знают?
Лейк пожала плечами:
— Думай, что хочешь.
Опустила лицо, отвела взгляд, словно в каком-то непередаваемом горе, никак не сочетавшимся с тем безоблачным видом, который привлек его на первых порах.
— Дитя бури, — почти шепот на общем уровне шума.
Отчаянный взгляд на его лицо. Словно она была одержима чем-то, что знала и чего боялась с тех пор, как вещи получили имена.
— Па, что, черт возьми, это значит? — она хотела, чтобы ее голос звучал более уверенно, но сейчас она была напугана, увидев, что он отворачивается от нее к кому-то другому...
— Посмотрим, как долго ты сможешь одна продолжать забастовку. Дитя бури. Ладно. Пусть чертова буря защищает тебя.
О чем он говорил? Он не смог бы объяснить, хотя здесь не было ничего таинственного. Не так давно во время смены в Лидвилле на холодном штормовом, словно зимнем, ветру, с никогда не прекращавшимися молниями... он четко увидел ее юное лицо, то, как неистовый ветер развевает ее почти белые струящиеся волосы, обрамляющие маленькое лицо, словно это тот самый ветер, хотя в маленькой лачуге не было ни малейшего сквозняка. Под черным небом апокалипсиса. Он почувствовал что-то в хребте, словно знак, что его скоро ударит молнией.
Только позднее он понял, что это страх. Страх перед этим привидением женского пола, которое, кажется, еще вчера чумазой замарашкой кривлялось у него на коленях.
— Ты сошел с ума, па?
— Здесь не приют для шлюх.
Во все горло и почти дрожа от удовольствия осознания того, что он не мог ничего сделать для того, чтобы это остановить. В равной мере ему нравилось и обвинять.
— Приют? Кому когда ты предоставил приют? Ты не можешь дать приют собственной семье, ты не можешь найти приют даже для себя, жалкий сукин сын.
— О! Отлично, вот именно…
— Он занес сжатую в кулак руку.
Мэй как раз собиралась закурить трубку, ей пришлось ее отложить и снова притащить свои старые кости на родео:
— Вебб, пожалуйста, попридержи лошадей, Лейк, объясни всё толком. Разве ты не понимаешь — она не сделала ничего плохого.
— Была в Силвертоне неделю, вернулась с деньгами, которых хватит на год аренды, жена, над чем мне здесь прикажешь посмеяться? Похоже, у нас тут дебютантка Блэр-Стрит.