На десерт
Шрифт:
Установивши загадочные эти точки, козлобородый потребовал принести ему кильки. Тут же из буфета Кремля в сияющей банке величиною с банную шайку была доставлена килька каспийского пряного посола. На лаковой этикетке, отпечатанной не меньше как в Финляндии, были изображены двадцать две улыбающиеся кильки (по числу уже состоявшихся съездов партии), хороводно, взявшись за плавники, исполняющие разрешенный, а оттого всенародный танец «Летка-енка».
Ученый Метельский, проткнув банку ключом от квартиры, выплеснул на ладонь рассола и освидетельствовал языком его пряность. Пряность вызвала у него неодобрение, отчего банку он не вернул, а уложил в свои «жигули» для исследования в Главохоте эффективности пряного посола в борьбе с воронами. (Но
Стряслось же вот что: вороны на мойву набросились и, сраженные ученой отравой, сразу отправились на тот свет восемь штук. Но остальные десятки тысяч — и к ним, как на тризну по усопшим, подлетали всё новые и новые стаи! — подняли такой тарарам, а по-еврейски очень точно — кадохес, что без оглядки бежало из Кремля всё руководство страны. Вслед за этим встал вопрос о немедленной поимке и отравлении его же ядом без суда кандидата наук Метельского, но козлобородый как в воду канул.
Вот в этот роковой для страны момент один из кремлевских курсантов, русский, воронежец, безусловно блондин, рост 195 см. не имеет, не состоял, не подвергался (а других туда и не берут), выступил вперед и доложил по начальству, что у него, мол, в Воронежском заповеднике трудятся егерями братан Семен и дядя Аким Акимыч. Люди они маленькие, но им не составит труда…
Сперва (что логично после пережитого ужаса перед руководством страны) возникло желание отчислить этого курсанта или хотя бы вдоль и поперек набить ему морду. Но потом кто-то исторически подкованный и достаточно директивный сказал:
— Братцы! А ведь если задуматься, так спасение Москвы всегда приходило из глубин России. Чем черт не шутит, может, эти навозники Семен и Аким Акимыч окажутся как раз Мининым и Пожарским?
Сразу же реактивная авиетка доставила в Москву егерей. И при строгом перекрестном допросе сказали они: а чего, мы привышные, мы ворон переможем. Запросили егеря всего-то фанерный ящик из-под макарон, санки детские, портняжные ножницы, рулона три ватманской чертежной бумаги и для бумаги же — жбанчик водостойкого клея.
По скудости запрошенных средств недоверие образовалось в рядах директивных лиц, но доставили требуемый товар в ассортименте. И, как игра на фортепиано в четыре руки, егерь Семен начал споро кроить из ватмана конические бумажки, а Аким Акимыч на прокуренном рыжем пальце вертел из бумажек кулечки, закрепляя край клеем.
Камеру в Лефортово для этих двух аферистов и надувал уже приготовили, а они тем временем свалили кулечки в фанерный ящик, ящик водрузили на детские санки и за веревочку вывезли санки на овеянные веками внутрикремлевские пространства. В надзорном порядке потянулся за сомнительной парочкой весь директивный люд, персон так под шестьдесят — но егерь Аким Акимыч, видимо, ввиду провинциальности и дикости своей не осознавая, сколь он мал, даже молекулярно мал по сравнению с любым из должностных лиц, гаркнул:
— Вы, семя крапивное, чего потащились за нами? Одна нога здесь, другая там — геть все с улицы! Окрест пустота мне нужна. Чтобы ворон никто не пугал.
И вмиг рассыпались облеченные лица, во-первых, к тому моменту уже ознобившиеся, а во-вторых рассудившие здраво: был я на улице при егерях, состоял соучастником очередного позора? Нет, меня не было, оттого и отвечать тому, кто там остался.
Егеря же, встав на карачки, двинулись вдоль обочинных аккуратных сугробов, и Семен, сложив пятерню в кукиш, чтобы было поконусней, учинял лунку в сугробе, а в эту лунку вверх горловиной вставлял кулечек. Затем сноровистый Аким Акимыч, добыв из-за пазухи широкогорлую банку, умакивал туда палец и чем-то мазюкал внутри кулечка, а потом кидал на дно ту самую, «на рупь сто голов».
Да, нету больше в Кремле летописцев. Остались там одни писари. А было что в назидание потомкам зафиксировать летописцам! Тучи ворон, снедаемые любопытством, планировали с крыш на снег, боковым своим отвратительным скоком приближались к утопленным в снег кулечкам, увидев мойву на дне, алчно тыкали клювом во глубину кулечка…
Черный смерч, аспидная буря накрыла Кремль почти что на час. Вытащив голову вместе с кулечком, обезумевшие и ослепленные, то в пике, то на бреющем полете метались паскудные птицы, трясли башками в надежде обрести зрение — да не пускал победительный клей Акима Акимыча, ни один кулечек не отделился от птиц!
— Дук! Бах! Тресь! — валились к подножию Ивана Великого увечные твари, а то и безнадежные, всмятку. И по вечернему времени в сизом московском небе еще вчера держали путь к Кремлю осквернительницы наших святынь-теперь же повальный, лишь в паническом шелесте крыльев был вороний откат от Кремля.
Дальше что? Конечно, помните вы красивую и идеологически верную поэму для детей младшего возраста. Там про мальчика Колю, предотвратившего крушение литерного желдорсостава. Знаково кончалась поэма:
Разумеется, в итоге
Управлеиие дороги,
Подивившись прежде вволю,
Наградило щедро Колю!
Само собой, сподобились наградить и Семена с Аким Акимычем. Хватило ума и на то, чтобы не пустяковыми почетными грамотами увенчать героев, а отоварить подобающим образом. В торжественной обстановке вручили им бесподобные пятизарядки МЦ-21-12, полупистолетная ложа — орех, на стволе, чтобы не грелся от беглой стрельбы — вентилируемая планка, а стволовая сталь, с этим не шутите — А-2.
Однако, вешая героям полуавтоматы на грудь, в процессе традиционного русского троекратного поцелуя, влез-таки один награждающий своей вертлявой рукой за пазуху к Акиму Акимычу, стибрил широкогорлую банку. Любопытство корчило назначенных людей: а чем это клейким мазал внутри кулечков Аким Акимыч?
И пока поднимали и сдвигали стаканы за русских умельцев, которым в подметки не годятся все прочие мировые умельцы — сгоняли один автомобиль в сине-красных мигалках, чтобы сделать экспресс-анализ жижи из банки. Анализ таковой спроворили мигом, и было доложено по начальству, что искомая жижа не есть плод раздумий Акима Акимыча, а является четвертым совсекретным компонентом из девятикомпонентной совсекретной мастики, которой к танкам прилепляют антибронебойные маты.
Здесь раздвоились мнения: брать ли за шкирку Акима Акимыча: где ты, паскудник, умыкнул компонент? — или же с миром егеря отпустить? Великодушие взяло верх, вернулись егеря на воронежский свой кордон невредимыми и в почете.
А на другой день в тихий и уже располагающий к напряженной мозговой работе Кремль вернулись наши вожди и с максимальной энергией впряглись в работу. Тысячи мудрых постановлений партии родились в эти приснопамятные дни. Так что если когда-нибудь в месте, вмещающем как можно больше людей (Бородинское поле? Куликово поле? Или уж, для верности, Средне-Русская возвышенность целиком) состоится вселенский суд над партией коммунистов — на мой взгляд, совершенно обоснованно спросит партия у народа: ети вашу многомиллионную мать, а чего это вы нас судите, товарищ народ? Назовите хоть одно постановление, которое мы не приняли для вашего блага? Все, все мы приняли, все возможные постановления: