На фига попу гармонь...

Кормилицын Валерий Аркадьевич

Тетка Клавдия радостно вскочила, почувствовав, как мурашка грохнулась на пол. Переступив через нее, она облегченно бросилась к двери. «Отпился ты теперь, милок», – словно на крыльях, летела домой, вспоминая, сколько натерпелась из-за мужа страху. Но не жалела, что посетила ворожею. Почему-то немного жалко было лишь свалившуюся с нее мурашку…

Фээсбэшники с пришедшим Буратино до темна резались в карты на деньги. Играли в подкидного дурачка, и Буратинке ужасно везло.

– Ты нечестно играешь, деревянный! –

злился Иван Крутой.

– Папой клянусь! Всё путем, – отвечал шулер.

Пальцы его быстро мелькали, раздавая карты.

– Нет! Не идет масть, – переживал Железнов. – Никогда не будет у меня своей фирмы по производству пончиков имени Рихарда Зорге^[6].

– Бурек! Ну ты обурел… Откуда у тебя появился туз? – заорал Иван Крутой, с горечью понимая, что мечта заиметь кафе «Штирлиц» отодвинулась в туманную даль.

Спрятав выигранные денежки в рюкзачок, Буратино стал показывать разорившимся бедолагам карточные фокусы, но чекисты не вникали, думая о своем.

– Господи-и-н Буратино! – елейным голосом начал Иван Крутой. – Я где-то читал, что если зарыть денежки вечером, то утром вырастет дерево, усыпанное зеленью…

– Батюшки! – ужаснулся Буратино. – Что же к утру вырастет из той кучки, которую Железнов закопал за палаткой?..

– Значит так! – командирским голосом произнес Иван Крутой.

– И перетакивать не будем! – на низких частотах поддержал его Буратино.

– Шутки в сторону… Равняйсь, смирно! Мы приехали сюда не в карты играть, – оглядел коллег, – а выследить и обезвредить врага… но прежде выведать его планы…

– Да! Узнать, за каким хреном их сюда занесло, – согласно закивал Буратино.

– Р-р-р-азговорчики в строю, – вспомнил свою сержантскую юность капитан ФСБ. – Сейчас поплывем на ту сторону и поглядим, чем занимаются шпионы и что они сделали с заложником.

– На чем же мы поплывем? – задал резонный вопрос Железнов.

– На подручных средствах! – был лаконичный ответ.

– А что у нас под руками? – поинтересовался старлей.

– Вот на том и поплывем, – стал раздеваться капитан.

Раздевшись до трусов, задумался… потом сбросил и их.

– Ты не больно-то тут со своим носом шастай, – сделал замечание Буратино, снявшему с себя рубашку и колпачок.

– Может, я вещи посторожу? – предложил Железнов.

– Нет, Железяка. Хоть топориком, а плыви, – был жесткий ответ.

Буратино блаженно плыл на спине, любуясь высыпавшими звездами и луной. На животе его покоился пакет с обувью. Рядом пыхтел и отплевывался Крутой. Железнов отстал и громко хлопал по воде руками где-то вдалеке, с зубовным скрежетом прислушиваясь к долетавшей до него из деревни частушке: «… из села Кукуева-а… ну куда же ты плывешь, Железяка фигова».

– Глюкалка – это, конечно, не Волга, но тоже речушка ничего… – высказался приплывший последним старлей, стараясь забыть о скверном куплете. Надев обувь, чтоб не поранить ноги, пошли путешествовать от фермы к ферме.

– Вон там они, – Буратино указал на

светившееся тусклым светом окошко.

В темноте он видел так же, как ясным днем. Подобравшись к окошку, заглянули внутрь.

– Словно сексуальные меньшинства, – хихикнул Железнов, разглядывая сбившихся в кучу на столе трех мужиков.

– Натуральный свальный грех! – поддержал друга Крутой. – И для чего эти негры взяли его в заложники? – вслух задумался он. – Не для того же, чтоб над шалопутовским пастухом надругаться, на парашютах выбрасывались?..

– О-о! Вон какая-то собачонка банку тащит, – отвлекся от занимательного зрелища Железнов. – Кутя-кутя-кутя, на-на-на-на, – пощелоктил пальцами, будто перебирал денежки.

«На, на!.. – мысленно передразнил обманщика сытый Шарик. – Дождесси от тебя чо-нибудь, кроме пинка», – шустро слинял он от голых незнакомцев.

Фэбээровцы спали по очереди, чтоб удерживать от дальнейших злокозненностей длань судьбы. Евсей же спал сном праведника на огромном столе, прижавшись щекой к теплому плечу американского шпиона, у которого трещала башка от зловонного пастушеского перегара и здорово саднило ухо. Билл на полчаса забылся в тяжком, бредовом сне, и ему снился родной дом… Вот он, маленький, бежит по усыпанной листвой тропинке, а его мама, чуть присев и расставив руки, хочет принять сына в объятья. Слезы текли по лицу Билла, и он тяжело дышал и всхлипывал. Потом стала сниться красавица Дунька в расстегнутом халате, и он зачмокал губами, обняв Евсея, по другую сторону от которого расположился бодрствующий Джек. Борясь со сном, он держал пастушескую руку, тесно прижавшись к Евсею и для удобства перекинув через него ногу. На рассвете он растолкал Билла и, сдав дежурство, вышел на улицу.

Отвлекшиеся на собачку фээсбэшники пропустили этот важный момент и, увидев перед собой громадного широкоплечего негра, от неожиданности завопили и бросились бежать к реке.

Перепуганный Джек заорал еще громче, с ужасом разглядывая две удаляющиеся голые мужские фигуры и какой-то обрубок рядом с ними.

«Деревенские геи пронюхали, что мы беззащитны и хотели этим воспользоваться… Ах! Где ты, спокойная, родная Америка?!»

Евсей, проснувшись от громких воплей, потянулся, чуть не оторвав ухо Биллу, и мрачно стал вспоминать, что же с ним произошло. Балду ломило с похмелья. Да еще прибежавший с улицы негритос стал орать не по-русски, указывая на его палец и через слово произнося: «Фак! Фак! Фак!»

«Видать, это по-негритянскому – «палец», – сделал правильный вывод Евсей, подумав, что пора колоться. – Но дело надо повести так, чтобы поллитра досталась мне… И чем скорее, тем лучше».

– Да забирайте вы свою гребаную крышку! – выдернул он палец из кольца и, кряхтя, слез со стола на пол. – Но пузырек, чур, мой! – выбрался на свежий воздух.

Билл с гигантским облегчением расслабил шею и вытянул руки вдоль туловища.

«Свобода-а!» – думал он, и слезы счастья текли по осунувшимся щекам узника Бухенвальда.