На Фонтанке водку пил… (сборник)
Шрифт:
— Мне исполнилось восемьдесят три…
— Ты гигант, Боря, я жду тебя осенью. Водка греется в холодильнике!
— Немедленно достань и давай выпьем!
— Давай, Боря!.. Помяни Володю Куварина, третьего дня его похоронили…
Лёскин тяжело вздохнул. Они оба солдатами прошли всю Европу…
— Передай, — сказал Лёскин, — передай…
— Передам, — сказал артист Р.
И все-таки первым был Копелян.
Люся Макарова оказалась в роли черной вдовы и стояла справа от мужа, еле справляясь с собой. Ни разу
По углам гроба по очереди появлялись все члены труппы БДТ, все его служащие, артисты других театров, режиссеры, художники, чиновный люд…
Стоять в ногах или в головах умершего без траурной повязки считалось дурным тоном, и каждый ее надевал. Специально назначенные дежурные следили, чтобы не было нарушений. Общему правилу обязаны подчиняться все.
Потом пошли зрители, один за другим; к гробу потянулся весь зал…
Булгаковский «Мольер» непредсказуемой сценой втягивал в себя весь Ленинград, и город сдавался событию.
Он менял имена, но был всегда неравнодушен к смерти.
Через двадцать лет Люся сказала:
— У нас у всех одна декорация…
И Р. не стал ее поправлять.
В последних числах сентября Р. позвонил в Москву.
— Когда ты собираешься в Питер? — спросил он Юрского.
— Седьмого октября, но съемки день и ночь…
— Что?..
— Бродский…
— Придется опять пить заочно…
— Ну что ж…
— Скажи, ты вернулся бы сегодня к «Мольеру»?
— Нет, конечно, что сделано, то сделано…
— Тогда скажи что-нибудь бессмертное…
Сергей засмеялся, и Р. сказал:
— Мне кажется, я закончил эту повесть… Ты в ней — один из главных героев… А здесь каждый день то юбилей, то поминки…
— Мне сказал Бас… Что ж, будем молиться…
— Конечно, — сказал Р. — Конечно. — И спросил — Ты склонен выпить?..
— Я всегда склонен. А именно — каждый день, пора себя останавливать…
— Вот этого делать не надо… Бог Троицу любит: еще раз заочно, а в третий раз свидимся… Назначай время.
— Сегодня у меня концерт, — сказал Ю., — а вот завтра… В десять тридцать… Независимо от качества моего выступления…
— И независимо от качества моей истории, — сказал Р.
Л а г р а н ж (проходит к себе, садится, освещается зеленым светом, разворачивает книгу, говорит и пишет.) …И тут же был похищен без покаяния неумолимой смертью. В знак этого рисую самый большой черный крест. (Думает.) Что же явилось причиной этого? Что? Как записать?..
Летающая тарелка была невелика, но тесноты никто не испытывал. Полет доставлял чистую радость, и довольно было кому-то сделать знакомый жест, будто он берет рюмку, поднимает ее в честь остальных и выпивает, как всем становилось еще веселей. Та, прежняя жизнь, с зарплатой, собраниями и обкомрайкомом, казалась дурным капустником, а теперь и сцена была другая, и пьеса тоже, хотя
Все подходили за ролями к Елене Сергеевне, а она вертела валик ундервуда и раздавала актерам чистые листки.
Михаил Афанасьевич поощрительно кивал головой, а Саша Володин заливался счастливым смехом.
— Ты где здесь, Шапирузи? — спросил Монахов.
— Вот он я, — ответил Шапиро.
— Пошли погуляем, — сказал великий артист и шагнул за борт.
Вся стая, расправив светлые крылья, вылетела за ним в безоблачный космос и полетела туда, где ее ждал заслуженный покой.
Сентябрь 2005 г.
У меня в ушах бананы
В далекие советские времена в главную обкомовскую больницу на Каменном острове ложились в основном партийные вожди, генералы и депутаты Верховного Совета. Ну да, и народные артисты. С наступлением демократических перемен на высокие койки для избранных стали попадать по скорой помощи и менее титулованные граждане. Именно так загремел сюда артист Р. в светлые пасхальные дни тысяча девятьсот девяносто пятого года. Что-то внутри забарахлило, и его чуть ли не под руки ввели в просторную двухместную палату с отдельными удобствами и следами бывшего генеральства. Лежанка ближе ко входу была занята, а та, что отстояла к высоким окнам, — свободна. Она и приняла артиста Р.
Через время в палате появился вернувшийся с процедуры сосед Бруно Артурович Фрейндлих, народный артист Советского Союза и член труппы прославленного Александринского театра. Р. тотчас его узнал. У Бруно была прямая спина, пронзительно светлые глаза и на редкость внятная интеллигентная петербургская речь…
Попадание в одну палату двух бывших Гамлетов, двух бывших артистов БДТ, двух пациентов со слуховыми аппаратами в ушах иначе как «странным сближением», вслед за Пушкиным, не назовешь. Но именно эти обстоятельства отметили новоявленные соседи, ощутив друг к другу неподдельный взаимный интерес. «Два Гамлета, два гренадера…» — мелькнуло в голове артиста Р. на знакомый мотив, и он подумал, что среди многолюдной актерской братии те, кому выпало сыграть роль принца Датского, составляют некое сообщество, что-то вроде ордена, все члены которого связаны тайной ревностью и высокой порукой. Он перебрал встречи и редкие посиделки с Марцевичем, Козаковым, Высоцким. Но это были артисты его поколения, а Бруно Фрейндлих годился им в отцы…
Через десять лет, наткнувшись на дневниковые записи о Бруно Артуровиче, он позвонил Алисе Фрейндлих. Когда она впервые появилась на Фонтанке, Р. связывал с ней надежды на постановку «Ипполита» Еврипида в переводе Иннокентия Анненского и прочил ей Медею. Но Товстоногов выбрал для ее дебюта заглавную роль в пьесе Володина, а «Ипполита» адресовал молодежи. Впрочем, до Еврипида так и не дошло…
Обменялись приветствиями, новостями о ее скорой премьере и его книге, и Р. пожалел о том, что во время ее давнего визита в Свердловку они разминулись.