На графских развалинах
Шрифт:
И, крепко обняв собаку, он полежал ещё немного с открытыми глазами, потом уснул и больше не просыпался до рассвета.
XII
Дергач ответил Вальке, что никакого света он в верхних комнатах не зажигал. Но при этом он так смутился и нахмурился, что это не ускользнуло от глаз мальчуганов.
— Я думаю податься завтра отсюда, — совершенно неожиданно заявил он.
— Куда податься? Зачем, Дергач? Разве тебе здесь с нами плохо?
Дергач помолчал… Видно было, что он колеблется и хочет что-то сказать ребятам.
— Все туда же, — вздохнув, проговорил он. — Дом свой разыскивать. У меня ведь и отец и мать где-то есть. Как был голод, так я потерялся от них возле Одессы, а теперь и не знаю, где они. Думаю в Сибирь, в город Барнаул, пробраться, там где-то у меня тётка есть — она уж наверно адрес родителей знает. Да вся беда только в том, что я фамилии её не знаю, а знаю, что зовут её Марьей. Да в лицо немного помню.
— Трудно найти без фамилии, Дергач.
— Трудно, — подтвердил Валька. — Во, возьмём хоть у нас три соседских дома, а и то в них четыре Марьи, ежели не считать даже Маньку Куркину, которой один год, да коз, которых Машками зовут. А как твоего отца фамилия, Дергач?
— Елкин Павел, а меня Митькой раньше звали. Это уже когда я в беспризорники поневоле попал, то там мне кличку дали.
— А почему, Дергач, ты так вдруг собрался уходить?
Дергач опять нахмурился.
— А потому… — сказал он после некоторого раздумья, — что очутился я здесь, убегая от Хряща. Мы на главной линии, на ветке с ним нечаянно столкнулись. Он там был с одним ещё, а теперь по некоторым приметам думаю я, что не сюда ли они направлялись тоже.
— Ну и тебе-то что? Что тебе Хрящ, начальник, что ли?
— Хрящ-то? — И Дергач насмешливо посмотрел на Яшку, как бы удивляясь нелепости такого вопроса. — Хрящ ежели поймает меня, то обязательно убьёт.
— Да за что же убьёт? Разве есть такой закон ему, чтобы убивать?
— У них есть закон.
— У кого — у них?
— У настоящих налётчиков. Я со стремя убежал, на которое они меня поставили… А у них так заведено, что кто со стремя самовольно уйдёт, того обязательно убивать, как за измену.
— Что же это за стремя?
— Как бы тебе сказать… Ну, караул… или наблюдатель, которого выставляют возле дома для сигнала, пока грабят. Вот меня Хрящ и поставил, а я убежал нарочно… из-за этого двое тогда сгорели…
— Пожар был?
— Да не пожар… Сгорели — это, значит, попались и в тюрьму сели… Да чего вы стоите, рты поразинув?
— Чудно больно, Дергач, — робко ответил Валька. — И рассказ такой страшный, и слова какие-то непонятные…
— С собаками будешь жить — сам насобачишься. И до чего вредный этот Хрящ! Сколько он ребят смутил, сколько из-за него в исправительных колониях сидят! Эх, и надоела мне эта собачья жизнь! Всё равно, ежели хоть не найду своего дома, ото всех сил буду стараться куда-нибудь пристроиться — к сапожнику в ученики либо в подшивалки, — уж где-нибудь, а приткнусь. Да чего тут говорить? — кончил Дергач и тряхнул лохматой головой. — Трудно хоть, но если захочешь, то всё-таки на хороший путь вывернешься… Кончим про это разговаривать, побежим лучше на речку пиявок ловить; у Козьего заброда есть страшенные; потом купаться будем, а то чего про горе раздумывать…
Дома мать сказала Яшке:
— А тебя тут отец всё разыскивал. Фотографию какую-то, говорит, не брал ли ты.
— Какую ещё фотографию?
— Да спроси у него самого. Он в амбаре чего-то роется.
«Вот ещё новая напасть, — подумал Яшка. — И на что она ему понадобилась?»
Из амбара вышел отец. Он был засыпан пылью и держал в руках кипу каких-то пожелтевших бумаг.
— Яшенька, — сказал он ласково, — не видал ли ты где карточку с пальмой?
— Видал где-то!
— А ты пойди принеси мне её…
— Хорошо! — сказал Яшка и направился было в комнаты, но, по дороге вспомнив, что карточка осталась у Дергача в кармане, он вернулся. — Да я не помню уже, папаня, где я её видел. И зачем она тебе вдруг понадобилась?
— Нужна, милый! А ты вспомни обязательно. Ежели вспомнишь и принесёшь, я тебе полтинник подарю.
— По-олти-инник? — расцвёл даже Яшка. — А не обманешь?
— Обязательно сразу же подарю.
Яшка исчез, теряясь в догадках, с чего это отец решил так расщедриться. Раньше бывало, гривенник в воскресенье не всегда выпросишь, а тут вдруг сразу целый полтинник.
Он выскочил и засвистал Вальку.
— Валька! Ты не знаешь, где Дергач?
— Должно быть, у Волка ночует. А что?
— Побежим, Валька, в «Графское», он мне беда как нужен. Карточку у него взять. Отец обещал, если я принесу, дать полтинник.
— Темно уже, Яшка. Пока добежим, и вовсе ночь настанет.
— Ну что же, что ночь, — а зато полтинник. Мы завтра бы селитры да бертолетовой соли купили — ракету сделаем.
— Ну, побежим, — только чтобы одним духом. У меня мать в баню кстати ушла.
Понеслись. Яшка бежал ровным, размеренным шагом, как настоящий бегун-спортсмен. Валька же не мог и тут обойтись без выкрутас. Он то учащал, то уменьшал шаг, попутно подражал то фырчанью мотора, то пыхтенью локомотива.
Вот и поворот над речкою.
— А ну, поддай пару… Ту-туу!…
И вдруг Валька-паровоз на полном ходу дал тормоз; остановился как вкопанный и Яшка.
Валька изумлённо посмотрел на Яшку, Яшка на Вальку, потом оба повернули головы в сторону развалин «Графского». Сомнений не могло быть никаких: в угловой комнате второго этажа горел огонь.
— Ого! — проговорил Яшка, выходя из оцепенения. — Это что же ещё такое?
— Я же говорил! Я говорил, что Дергач зажигал огонь. Ты видел, как он смутился, когда я его спросил про огонь?
— Да чего же ему поверху шататься? Что он там затеял? Знаешь что, давай подкрадёмся и подглядим, чего ещё он там выдумал.
— Боязно что-то подглядать, Яшка.
— Вот ещё, чего боязно! Чай, он с нами заодно. Да и карточка-то тоже нужна. Полтинники тоже не каждый день обещают. Сегодня батька пообещал, а назавтра возьмёт и раздумает.