На грани тьмы
Шрифт:
В груди у Квинн все сжалось. Все казалось далеким и отстраненным, как будто ее здесь на самом деле нет, как будто она находится далеко отсюда, наблюдая за всем происходящим.
Все случившиеся еще до конца не дошло до нее. Она так хотела сбежать, выжить. Она выжила. Она спасла Майло. Но не Юнипер и Хлою.
Дело не в храбрости. Она бы вырвала зубами горло Билли Картера, если бы у нее появился шанс. Она оказалась недостаточно сильной. Недостаточно решительной.
— Я в порядке, — выдавила она из себя.
Директор Кинг поджала губы.
Она всегда ставила нужды других выше своих собственных, всегда старалась помочь людям. Сначала своим ученикам. Теперь — городу.
— Ты уверена…
— Я в порядке.
Директор похлопала ее по плечу.
— Я всегда рядом, если тебе захочется поговорить о чем-нибудь. Если тебе вообще что-нибудь понадобится.
Квинн уныло кивнула. Она едва слышала ее слова. Она сканировала толпу, отчаянно пытаясь отвлечься. Ее бешеный взгляд метался туда-сюда, не в силах надолго остановиться на одном месте.
Она узнала Майка Дункана, владельца бензоколонки, и его племянника Джамала, студента колледжа. Рядом стоял Шен Ли, медбрат китайско-американского происхождения, который осматривал ее в ту ночь, рядом с Дэйвом Фаррисом, владельцем гостиницы «Фолл-Крик», и Робертом Винсоном, местным фармацевтом.
Неподалеку от них стояли Ноа, полицейский, и Майло, его восьмилетний сын. Она хотела увидеть Майло и даже Ноа, но ей не хотелось, чтобы Ноа миллион раз спрашивал, все ли с ней в порядке. Так он показывал, что ему не все равно. Но это чертовски раздражало.
Квинн посмотрела на платформу. На сцене стоял ряд стульев позади тощего белого подиума. Несколько прямоугольных столов, украшенных десятками фотографий жертв, стояли по обе стороны платформы.
Теперь, когда все цветочные магазины оказались закрыты, никто не мог найти цветы в середине зимы; вместо них украшали лентами. Разноцветные ленты всех размеров, цветов и длины обвивали балки платформы. Сотни лент свисали с ветвей близлежащих деревьев.
Суперинтендант Синклер, шеф Бриггс и Аттикус Бишоп, пастор церкви Кроссвей, стояли на сцене и тихо разговаривали. Сын начальника полиции, Джулиан Синклер, и Дэррил Виггинс, владелец местного банка, держались рядом с начальством.
Несколько мужчин в серой камуфляжной форме, которых она не узнала, крутились вокруг сцены. Они были вооружены винтовками и пистолетами и выглядели как солдаты.
Суперинтендант Синклер что-то сказала, и люди на сцене сели в кресла, кроме Бишопа. Суперинтендант переместилась на трибуну.
— Спасибо, что пришли, — проговорила она в мегафон на батарейках, чтобы все присутствующие могли слышать.
Ее светлые волосы аккуратно подстрижены в четкий боб до подбородка. Под зимним пальто на ней была облегающая юбка-карандаш и жакет сливового цвета. Макияж выполнен идеально, но глаза оставались красными, как будто она недавно плакала.
Суперинтендант разгладила волосы и поправила
— Пастор церкви Кроссвей, наш родной Аттикус Бишоп, проведет сегодня церемонию. Вместе мы скорбим о сорока семи невинных жизнях, погибших две ночи назад…
Вопль расколол воздух.
Перед Квинн женщина упала на колени. Ее плечи дрожали.
— Моя сестра! Моей сестры больше нет…
Квинн напряглась. Она узнала черные вьющиеся волосы, широкие плечи и пышное серебристое пальто этой женщины. Максин Бернштейн работала в хозяйственном магазине.
Квинн знала ее сестру, видела в церкви в тот вечер. Гигиенист из стоматологии «Брайт Смайлз». Женщина, с которой она встретилась взглядом прямо перед тем, как эти монстры открыли огонь.
Квинн видела, как она умирает.
Максин издала еще один высокий, пронзительный горестный вопль. Этот звук пронзил сердце Квинн.
Она резко вдохнула. Волна головокружения прокатилась по ее телу, ужасные воспоминания затопили разум. Она попыталась вытеснить их, восстановить контроль.
— Как она могла погибнуть? — Миссис Бернштейн плакала. — Как она может быть мертва?
Ее муж наклонился над ней и помог встать на ноги. Он обнял ее за талию и зашептал ей что-то в ухо. Она положила голову ему на плечо, продолжая рыдать, и позволила увести себя.
Люди отошли в сторону, их лица выражали сострадание, жалость и общее горе. Несколько человек похлопали Бернштейнов по рукам, плечам и спинам, когда они проходили мимо. Несколько человек плакали, как мужчины, так и женщины.
— Я так сожалею о вашей потере, — тихо сказала суперинтендант Синклер, ее голос надломился. — Мне очень жаль. — Суперинтендант продолжала говорить, но Квинн едва ее слышала.
У нее в ушах зазвенело. Слова не имели смысла. Слова ничего не значили.
Они не могли облегчить страдания этой женщины. Они не могли вернуть любимых. Они не могли заменить то, что утрачено. И не могли вернуть Хлою и Юнипер.
Солнечные лучи не согревали ее озябшую кожу. Квинн чувствовала холод изнутри. Как будто что-то внутри нее застыло, но грозило расколоться, словно кусок льда.
После того как суперинтендант произнесла еще несколько слов о сообществе, горе и объединении — бла-бла-бла, — она наконец передала мегафон Аттикусу Бишопу.
Толпа затихла в абсолютной тишине. Слышны были только движения тел, тихие рыдания, щебетание птиц.
Аттикус Бишоп возвышался над трибуной. Большой и грузный, он как всегда облачился в черную кожаную куртку поверх гавайской рубашки, усыпанной розовыми цветами. Его смуглая кожа имела пепельный оттенок, глаза сильно покраснели. В одной руке он держал мегафон, а другой проводил рукой по своей афро прическе.
Толпа ждала.
Он прочистил горло. Снова прокашлялся.
Квинн моргнула, отгоняя внезапную влагу в глазах. Она чувствовала отсутствие двух визжащих, энергичных маленьких девочек так, словно это две дыры в ее собственном сердце.