На грани веков
Шрифт:
С той поры русские уже не давали покоя осаждающим Полтаву. Они беспрестанно нападали на сторожевые посты, то и дело выбивая их из отдельных редутов. Однажды ночью они переправились через Ворсклу, перебили караульных и угнали две тысячи шведских коней, что паслись на лугу. Гарнизон Полтавы по ночам часто делал вылазки, разбивал отряд-другой, а за спиной у шведов русские на глазах противника день и ночь возводили укрепления и в нескольких сотнях шагов от моста строили новые редуты. В это же время в Польше генерал-фельдмаршал Гольц разбил полки бобруйского старосты Сапеги, что еще больше придало отваги русской армии, предвещая успехи в будущем.
Четвертого июня Петр прибыл из Троицкого городка и принял на себя верховное руководство военными действиями полтавской армии. Подполковник Юрлов прислал известие, что он-де с солдатами находится в плену в Сенжарах и что противник там не очень силен. Туда направили генерал-лейтенанта Генскина с отрядом драгун. Увидев идущих на выручку, Юрлов напал на караульных, перебил их и вышел к своим. Пятнадцатого июня генерал-лейтенант Ренне с несколькими отрядами драгун переправился через Ворсклу неподалеку
Но все эти мелкие стычки были только прелюдией и подготовкой к генеральному сражению, которого желали как честолюбивый, окрыленный добрыми надеждами русский царь, так и взбешенный и уязвленный шведский король. В ночь на двадцать четвертое июня он с небольшим отрядом сопровождающих выехал разведать русский лагерь. Четыре сторожевых казака, по привычке небрежно развалившись, сидели у костра. Увидев их, Карл соскочил с коня и собственноручно застрелил одного из них. Но остальные в свой черед успели выпалить из мушкетов и ранили короля в ногу. Рана оказалась серьезной, и как знать, может, и она имела значение в великой битве, которая произошла двадцать седьмого июня.
Ранним утром, еще затемно, шведы внезапно напали на русских, чтобы не только сбить их кавалерию, но и занять укрепления. Но русские держались так стойко, что оставили только два начатых ночью и еще не законченных редута, а остальные удержали, отрезали на правом крыле шведской армии шесть батальонов пехоты и несколько десятков кавалерийских эскадронов, загнали их в лес и захватили четырнадцать знамен и штандартов. Карл приказал остальным полкам поспешать на помощь; хотя полки эти крепко побили и потеснили русских, но рассеять их не смогли. Затем на отрезанных в лесу шведов напали генералы от кавалерии — князь Меншиков и генерал-лейтенант Ренцель с пятью полками конницы и пятью батальонами пехоты, наголову разбили их и взяли в плен генерал-майора Шлиппенбаха. Генерал-майор Розен с остатками шведов укрылся у подножия редутного холма, но, окруженный Ренцелем, вынужден был сдаться. Заметив в шведских рядах замешательство, Петр послал полковника Ивана Голицына с тремя батальонами в монастырь на горе, чтобы установить связь с городом, где бы в случае неудачи можно было укрыться. Остальное войско выстроил к бою и приготовился «с божьей милостью» двинуться на главный корпус противника. Однако тот не дождался нападения русских, а выступил сам — так в девять часов утра завязалась генеральная баталия левого крыла русских с правым шведов; вскоре она разгорелась по всему фронту. Всего часа два длился этот первый главный бой. Русские дрались столь храбро, что шведы вынуждены были укрыться в лесу, где они перед этим выстраивались. В плен попали генерал-майор Штаккельберг и Гамильтон, а потом и фельдмаршал Рейншильд и принц Вюртембергский со многими полковниками, офицерами и солдатами, которые сдались вместе с ружьями и конями. На поле боя насчитали девять тысяч двести тридцать четыре вражеских трупа, кроме того, многие пали в окрестных лесах и полях. Шведский король приказал нести себя в бой на носилках, найденных потом простреленными. Да и русский царь, не щадя своей августейшей персоны, все время находился в первых рядах, показывая подчиненным славный пример мужества. Шапка его была прострелена, и в седле нашли застрявшую пулю.
Преследовать бегущих шведов отрядили командира гвардии князя Голицына и генерал-поручика Боура с полками драгун, а на другое утро еще и князя Меншикова. Петр устроил в своей палатке пир для своих, а также и для пленных генералов. Шведский государственный канцлер граф Пипер, видя, что битва проиграна и спастись все равно невозможно, вместе с королевскими секретарями Цедергельмом и Дибеном явился верхом в Полтаву и также был приглашен на устроенное царем пиршество, где уже сидели фельдмаршал Рейншильд и прочие шведские офицеры. Петр воздал хвалу Рейншильду за его отвагу и воинское искусство, пожаловал ему свою шпагу и дозволил носить ее. Двадцать восьмого июня в Полтаву явился шведский генерал-майор Мейерфельд якобы принести от имени короля комплимент по случаю победы. Но у него не было ни королевского послания, ни паспорта, и царь приказал взять его в плен. Позднее Мейерфельда отправили в Стокгольм в обмен на плененного в Нарвской битве генерал-майора Бутурлина.
Двадцать девятого июня русские отслужили благодарственный молебен по случаю одержания победы и трижды палили из мушкетов и пушек. Тридцатого июня сам царь с войском двинулся преследовать разбитого противника. Но шведы, оставив обозы и имущество, бежали столь поспешно, что Меншиков лишь тринадцатого нагнал их у Днепра, где они расположились на отдых у подножия какой-то горы, неподалеку от Переволочны. От пленного квартирмейстера дознались, что Карл в сопровождении нескольких сотен конных всего лишь за три часа до этого с превеликим трудом переправился через Днепр, взяв с собою генерал-майора Шпара и Лагеркрона, а командующим оставленным войском назначил генерала Левенгаупта. Предатель Мазепа еще ранее Карла с несколькими сотнями казаков переплыл Днепр и удрал в турецкие владения. Меншиков с девятью тысячами солдат, не мешкая, подошел к Переволочне и потребовал, чтобы шведы сдались, иначе пощады им не будет. Договор о сдаче подписали рижский губернатор генерал граф Левенгаупт и князь Меншиков. Русские взяли в плен четырнадцать тысяч тридцать солдат, по большей части конных, со всем оружием, артиллерией, казной, знаменами, штандартами и барабанами.
Так в руки русского царя попала та прославленная армия, которая, грабительски колеся по Саксонии, перепугала уже всю Европу; из тех же конных, что сопровождали короля Карла, убегающего в Турцию, преследующие русские убили две сотни, а в плен взяли двести шестьдесят человек вместе со многими высшими офицерами. От этого удара Карл уже не оправился.
Однако он не угомонился: получил деньги от французского посла в Константинополе, занимал, где только мог, трижды пытался втравить турок в новую войну с русскими, но тут все время вмешивались английские и голландские дипломаты, так что замысел короля не осуществился. Наконец и турки не захотели больше терпеть у себя неугомонного и капризного шведского государя и стали выдворять его из своей страны. Они слезно молили его убраться восвояси, оплатили огромные долги, сделанные им, но Карл и не думал слушать, а только требовал еще денег. Тогда султан был вынужден применить силу. В семьсот тринадцатом году две тысячи янычар и двенадцать тысяч татар напали на королевский лагерь в Варнице под Бендерами, перебили стражу и подожгли дом, где жил Карл. Его вынесли из пламени, а затем отправили в Демотику, потом в Демиртаж под Адрианополем, но и в заключении король держался фанфаронски, пока, наконец, в семьсот четырнадцатом году не отправился в Швецию. Двадцать второго декабря он находился в своей Штральзундской крепости, откуда проследовал дальше морем. Швеция была вконец разорена, в военных походах погибло около четырехсот тысяч крестьян, оставшиеся пребывали в бедности, изнемогая под непомерным бременем налогов. И все-таки король сразу же принялся строить новые военные планы. Он задумал завоевать Норвегию и, собрав шестидесятитысячную армию, с большей ее частью отправился на юг соседней страны, а генералу Армфельду с остальными полками приказал напасть на север Норвегии. Одиннадцатого декабря тысяча семьсот восемнадцатого года, штурмуя Фредриксхальскую крепость, Карл пал от пули. Армфельд со своими девятью тысячами солдат пытался уйти обратно в Швецию, но в Тиндальских горах половина его войска погибла от лютых морозов. Трупы погибших привлекли такое множество хищных зверей, что долгие годы спустя охотники со всех краев собирались в этой изобилующей зверьем местности.
Курт фон Брюммер правильно расценивал будущее — могущество русского государства росло, как лавина, которую уже не удержишь. От Полтавы войско русское ушло в городок Решетиловку, потому что на поле боя и в его окрестностях нельзя было находиться из-за невыносимого смрада от трупов шведских солдат. В новом лагере пленных разделили на две части, пехотинцев и кавалеристов отдельно, и велели показывать приемы шведского военного искусства. В войске Карла было много опытных офицеров, инженеров и других умельцев. Их Петр приказал зачислить в свою армию и получил от этого дополнительную выгоду. Генерал-фельдмаршала князя Меншикова с большей частью кавалерии царь отправил в Польшу для соединения с оставшимися там полками генерал-лейтенанта Гольца, чтобы прогнать посаженного шведами короля Станислава Лещинского и вновь водворить на престол законного правителя Августа Второго.
Тут же в Решетиловке было решено, что генерал-фельдмаршалу графу Шереметеву со всеми пехотными полками и несколькими полками кавалерии надлежит, не мешкая, отправиться в Лифляндию и осадить Ригу.
2
Рожь скосили и свезли в овины, вечерами уже кое-где дымила рига, за полночь стучали цепы, а на рассвете сам хозяин в предовинье на сквозняке провеивал зерно. Лето было жаркое и влажное, лен уродился хороший, но к осени дожди перестали идти. К тому времени, как замачивать лен, мочила как назло пересохли — разве же рачительный хозяин станет кидать добро в тину! Лиственцам Холодкевич еще в середине лета наказал вычистить старые и вырыть новые мочила. У хозяев пасторской мызы спокон веку свои непросыхающие пруды, куда стекала вода из Девичьего ключа, им и горя мало, а сосновцы всё собирались, собирались копать, но тут подошел сенокос, потом жатва, а там, глядишь, время пары боронить да лен дергать. Так засорившиеся ямы для мочки льна и остались пересохшими. Скребя в затылке, мужики приглядывались к Черному озеру — только на него теперь и надежда. Да ведь поди доберись с возом по такой трясине к воде, которая к тому же все отступала от берега, оставляя за собою вонючую полосу мочажинника. Казалось бы, ну что стоит для волости устроить толоку, нарубить разлапистой ольхи и сосновых веток и проложить такую дорогу, что любо-дорого. Но и тут дело оказалось куда сложнее: как тут поработать на толоке одинаково, ежели у какого-нибудь Криша либо у старого Лукста всего возишка три, а Смилтниеку одному только возов двенадцать надо замочить? Да и другая незадача. Всякий знает, что лен мокнет в Черном озере по-разному — сверху от ржавчины краснеет, а внизу в тине — синеет, как воронье крыло отливает. Да и кто станет камни возить, чтобы прижимать лен, коли это всего на одно лето? Сосновцы ломали колеса, загоняли коней и надрывались сами, вытаскивая набухшие коряги, которые хотя и годились для прижимания льна, но были скользкие, как щуки, никак не ухватишь. Иной воз, как его сваливали, высыхал за ночь так, что потом лен приходилось охапками перетаскивать туда, где поглубже.
Так вот они и возились, еле ворочаясь и почесываясь, проклиная знойную трясину, где спасу не было от слепней, а от багульника болела голова, костили треклятую сушь и Холодкевича, не захотевшего проявить строгость и настоять, чтобы мочила приготовили загодя. Люди стали равнодушными ко всему, обленились до последнего, ометы за ригами поднимались медленно, коня в борону впрягали, когда солнце стояло уже высоко, бабы и подойники-то мыли кое-как, утренний удой прокисал к полудню. Работа уже не приносила ни радости, ни удовольствия. Времена наступили какие-то смутные, то и дело толкуют про войны. Неизвестность, неуверенность, сомнение в завтрашнем дне и недобрые предчувствия подавляли всех, и люди ходили вялые, точно изнывая от духоты перед грозой.