На грани войны
Шрифт:
Его лицо вытянулось. Глаза заблестели и стали безумными.
— Ханна. Я люблю тебя. Не уезжай.
— Я ухожу от тебя, Ноа.
Дрожащей рукой он потирал обручальное кольцо.
— Нет. Нет! Не говори так.
— Мне жаль.
В этот момент годы отступили от его лица. Ханна увидела его таким, каким он был в молодости, полным сладких обещаний, с его пылким и жаждущим взглядом.
— Я не могу без тебя!
— Этого недостаточно.
В его глазах светилось исступленное
— Прости меня! Я изменюсь! Я сделаю все, что ты захочешь. Пожалуйста! Ты хочешь, чтобы я бросил вызов Розамонд? Я сделаю это! Хочешь, чтобы я пожертвовал собой и сражался с ополчением? Я сделаю это! Просто скажи мне, что делать!
Он умолял об отпущении грехов, прося прощения за поступки, которые Ханна не могла простить.
Она жалела его, но недостаточно. Этого недостаточно.
— Я надеюсь, что ты изменишься, Ноа. Но не ради меня. В первую очередь ради самого себя.
Он стоял там, совершенно опустошенный. Его плечи ссутулились, как будто она ударила его, в его лице появилось что-то потерянное и тоскливое.
— Ты не можешь так поступить со мной, — прошептал он. — Пожалуйста, не делай этого со мной.
Раскаяние разъедало ее. Горе, сильное, как приливы и отливы. Она не желала этого. Она не хотела этого.
Ханна посмотрела на Шарлотту в своей переноске. Малышка спала, ее маленькое круглое личико и розовые губки были идеальны, как у куклы. Под кривой вязаной шапочкой Лиама проглядывала прядь темных волос.
Ханна вспомнила все свои причины. Шарлотта и Майло — вот что для нее главное. Чтобы дать им будущее, Ханна готова бороться, умереть.
— Это из-за Лиама? — спросил Ноа, в его отчаявшемся голосе проскальзывали нотки раздражения.
Ханна подняла голову и встретила его взгляд. Ее глаза остались сухими.
— Прощай, Ноа.
Глава 26
Ноа
День сорок восьмой
Ноа, пошатываясь, вышел из дома. На часах было уже одиннадцать. Майло спал. Какая-то робкая часть его сознания шептала, что он не должен оставлять сына одного — Ноа никогда не оставлял его раньше, — но отчаяние гнало его вперед.
Он должен уйти.
Ноа натянул куртку, но не стал надевать ни перчатки, ни шапку. Ночь выдалась холодной и трескучей, луну затянуло тучами. Зябкий воздух жалил его открытое лицо, руки и шею. Ему было все равно.
Захлопнув входную дверь, Ноа, спотыкаясь, спустился по ступенькам крыльца, скользя ботинками по слякотному снегу. Он взял фонарик, чтобы освещать себе путь. Луч дрогнул, и деревья по обе стороны подъездной дорожки, казалось, выпрыгнули на него, их бесплодные ветви царапали черное небо.
Его глаза жгло от непролитых
Обрывочные мысли рикошетом проносились в его голове. Он не мог размышлять здраво. Как такое могло произойти? После всего. После всего, что он сделал, после всех лет жертв, страданий и душевной боли. Как это может быть концом?
Ноа остановился посреди дороги. Фонарик дрожал в его руках. Он резко вдохнул, холодный воздух обжег его легкие, внутри бурлили сердечная боль, ревность и гнев.
Сверкнуло обручальное кольцо.
Как жестока Вселенная! Похитить его жену, затем вернуть ее к жизни чудесным образом, чтобы она предала его.
Он откинул голову назад, напряженно моргая. Звезд не видно. Во всей Вселенной не существовало больше звезд. Весь его мир рушился, словно проваливаясь в черную дыру.
Ноа сдернул кольцо с пальца. Пять лет, а он так и не снял его. Ни чтобы принять душ, ни чтобы перекрасить спальню Майло, ни для чего.
Теперь оно ничего не значило. Даже меньше, чем ничего. Он больше не хотел его видеть.
С болезненным рыком он швырнул кольцо в лес. Оно не издало ни звука. В темноте Ноа не увидел, как оно приземлилось.
Все кончено. Его жизнь с Ханной — его мечты о семье, о совместном будущем — угасли, как чадящее пламя.
Ноа спотыкался. Он не мог вернуться домой, не сейчас. В доме уже пахло Ханной, он пропитался ее присутствием. Она ушла, но ее образ все еще оставался там.
В его голове промелькнула картинка — ее лицо, когда она сказала ему, что все кончено, воспоминание словно кувалдой ударило его в грудь.
Ноа шаркал по улице. Ухнула сова. Снег засыпал все вокруг, поглощая почтовые ящики, заглохшие машины и уличные знаки.
Охранники Розамонд сидели в грузовике в конце ее подъездной дорожки. Она включила все лампы во всех комнатах. Все окна светились ярко-желтым светом.
Это выглядело почти вульгарно — так много света. Даже в других домах «Винтер Хейвена» драгоценное электричество использовалось только в одной-двух комнатах за раз. Но не у Розамонд. Она превозносила свои излишества. И не собиралась извиняться за это.
Меньше двух месяцев назад все тратили электричество, воду, еду. Целую жизнь назад.
Все вокруг было другим. Он тоже был другим. Он не узнавал себя; да он и не хотел узнавать.
Ноа свернул на подъездную дорожку Розамонд. Охранники в грузовике насторожились. Один из них опустил окно и выбросил окурок в снег. Он высунулся наружу, держа пистолет в руке, и оглядел Ноа с ног до головы. Его звали Лайл Томлин.
В глазах парня мелькнуло узнавание.
— Шеф Шеридан.
Ноа не ответил. Он не доверял своему голосу.