На ходовом мостике

Уваров П. Ю.

Через три дня в Севастополе погиб транспорт «Грузия». Это был последний транспорт, сумевший прорваться непосредственно в Севастополь. Теперь и разгрузка в темное время суток не всегда гарантировала успешный выход кораблей из базы. Видя, что осажденный город все же продолжает получать подкрепление морем, гитлеровцы значительно расширили зону действия ударной авиации. Граница наиболее опасной зоны лежала далеко за пределами Севастополя, и даже боевым кораблям стало чрезвычайно трудно пробиваться к городу.

На себе мы почувствовали это 17 июня. Перед каждым выходом в море командир и комиссар собирали командный состав и рассказывали об ожесточенных боях в Севастополе. Вселять боевой дух в моряков не приходилось - стремление каждого

внести свой вклад в дело обороны черноморской столицы было огромно, однако и Мельников, и Алексеенко считали, что люди должны ясно сознавать, на сколь трудное дело они идут, чтобы мобилизовать свои волю, энергию, выучку. В конце объявляли боевую задачу. Сегодня она звучала так: доставить в Севастополь пятьсот красноармейцев и шестьдесят тонн боезапаса. Затем Алексеенко побеседовал с секретарями партийных и комсомольских организаций и агитаторами.

Как только выходим из Новороссийска, боевая задача объявляется всему личному составу. Морякам и красноармейцам розданы листовки с обращением Политуправления флота. В них говорится о положении дел в Севастополе, о массовом подвиге его защитников. Политуправление флота призывало любой ценой отстоять город. И мы видели: экипаж полон решимости сделать все, что в человеческих силах, для успешного прорыва в осажденный город.

И снова ясная погода, обычная для черноморского лета. С целью оперативной маскировки лидер «Харьков» [180] сперва идет в южном направлении, имитируя поход в один из южных кавказских портов. А далеко на юге поворачиваем на запад, переходя на курс вдоль анатолийского побережья. Примерно на меридиане мыса Керемпе нам надо повернуть на север и уже полным ходом следовать к Севастополю. Этот рекомендованный маршрут был рассчитан на то, чтобы успеть проскочить наиболее опасную зону в темное время суток.

Ночь прошла спокойно. Утро следующего дня не принесло изменений в погоде - на небе ни облачка, на море - легкая зыбь. Казалось, переход в таком удалении от берега - с корабля едва были заметны горы анатолийского побережья - вполне может обеспечить нам безопасность. Но наши расчеты не оправдались. На подходе к меридиану мыса Керемпе сигнальщик Андрей Чернышев заметил вражеский самолет-разведчик.

–  Старпом! Боевую тревогу!
– приказывает командир, а сам по телефону предупреждает Вуцкого: - Экстренно готовьтесь к максимальному ходу. Будет жарко! Иначе чего бы разведчик рыскал в такую рань и так далеко от берега.

Да, пожалуй, командир прав. Покружив впереди по курсу за пределами дальности огня, разведчик исчез. Но боевую тревогу мы не отменяли. И не напрасно. Вскоре появилась ударная авиация. Очевидно, самолеты были подняты в воздух заблаговременно, и разведчику оставалось только навести их на корабль.

Сколько их всего, сразу невозможно было определить. И каков тактический замысел? Пока мы видели тройку «Юнкерсов-87», идущих первыми в атаку. За ней - еще несколько троек.

К началу атаки мы с Иевлевым, как обычно, занимаем места на крыльях мостика. Из своей рубки вышел к выносному штурманскому пункту на мостике Телятников. Здесь он займется боевой прокладкой и нанесением тактической обстановки. В рубке вместо него остался надежный помощник рулевой Дмитрий Леонов. Пришли в движение стволы зенитной батареи и пушек главного калибра. И началось…

Воздушные атаки следовали одна за другой. Первая тройка самолетов атаковала нас с ходу. Видимо, чувствуя свое превосходство в силе, они даже не применили свой излюбленный прием - заходить на корабль с разных направлений. Огнем всех орудий мы заставили врага [181] сбросить бомбы примерно в двух кабельтовых от корабля. Атака «в лоб» противнику не удалась.

Новая тройка изменила тактику. Рассредоточившись, «юнкерсы» стали заходить с трех сторон - с кормы и с обоих бортов. Это потребовало от командира лидера исключительной собранности, бдительности и выдержки: самолеты находились на разных дистанциях от корабля и наибольшую опасность

представлял ближайший. Именно от него следовало начать уклонение в первую очередь. Вот тут-то организованное нами дополнительное наблюдение старпомом и командиром БЧ-4 полностью себя оправдало. Мельников не сводит глаз с самолета, который, по его предположению, должен первым сбросить бомбы. Но начинает бомбометание «мой» «юнкерс».

–  Идущий справа сбросил бомбы!

–  Лево на борт!
– незамедлительно реагирует Мельников.

Маневр сбивает с прицела два остальных самолета. На большом форсаже они выходят из атаки, собираясь отбомбиться на новом заходе. А на подходе третья тройка. И вдруг противник применяет маневр, с которым мы еще не были знакомы. Отбомбившись, первая тройка и головной самолет не уходят к берегу, а начинают кружить вместе с остальными. Теперь невозможно определить, какой из «юнкерсов» несет на себе бомбы, а какой отбомбился. Все они кружат в небе, как рой черных мух, по одному, по два, по три заходя на корабль. Некоторые только имитируют атаку, но уклоняться приходится и от них.

С полной отдачей сил на мостике работает Навроцкий, командир БЧ-2. Он управляет огнем всей корабельной артиллерии. От его опытности и умения разгадать тактический замысел противника для своевременного распределения огня по целям зависит успех отражения атак. Пока ему это полностью удается.

Иногда Мельников командует Навроцкому:

–  Усилить огонь по идущему справа! Или:

–  Продолжайте огонь по идущему слева по носу!

Враг больше атакует с кормы, и потому из всех расчетов главного калибра чаще всего стреляют пушки старшин Дмитрия Заики и Лукьяна Репина. Но не упускают случая дать залпы и старшины Петр Куцев и Леонид Татаринцев. Ни на минуту не затихают 76-мм орудия зенитной батареи и автоматные батареи. [182]

Бой идет второй час. Старшина фингруппы мичман Михаил Тихомиров, расписанный по боевой тревоге на ведение журнала боевых действий, докладывает на мостик:

–  Произведена двадцать первая атака!

Наконец наступила пауза. Стрельба прекратилась. Но не все вражеские самолеты убрались восвояси - в пределах видимости продолжают кружить шесть из них. А все ли они разрядились - неизвестно.

Наблюдая, как позади корабля остаются огромные пенящиеся буруны от работающих винтов, мысленно представляю, каких усилий стоит машинистам и кочегарам заставить машины работать на пределе возможного. Если бы на поверхности воды за нами оставался неисчезающий след, то можно было бы увидеть, каких только сложных циркуляции не описал лидер за время боя. Нелегко пришлось рулевому Василию Потехину! А кому легко? Такого напряженного боя с вражеской авиацией мы еще не вели. И в том, что пока все шло благополучно, заслуга всего экипажа. Как бы в подтверждение моих мыслей, слышу голос поднявшегося на мостик комиссара:

–  Все это время я был в низах у артиллеристов. Геройски ведут себя моряки. Ни одного случая даже малейшей растерянности. А каковы красноармейцы! Оказывается, все они сибиряки. В бой идут с боевым настроением. Многие прямо с палубы вели по самолетам огонь из винтовок и пулеметов…

Он хотел еще что-то добавить, но началась очередная атака. Тройка самолетов пошла на корабль с двух направлений: один - с кормы, два - с левого траверза. Тишина треснула от залпов вновь заговорившей корабельной артиллерии. Посыпались бомбы. Одна из них упала метрах в трех от левого борта. Но поскольку корабль совершал маневр, а корма быстро разворачивалась влево, ее пронесло над местом падения бомбы, и когда взрыватель сработал, то столб воды поднялся с правого борта. Мы «перескочили» через бомбу, но уйти на безопасное расстояние не успели. Взрыв огромной силы потряс лидер, корпус подбросило вверх. Командира отделения минеров Николая Новикова и минера-краснофлотца Николая Ермилова сбило с ног и чуть не снесло водой за борт. Корабль резко сбавил ход. На ходовом мостике стрелки тахометров упали к нулю.