На исходе каменного века

Маношкин Михаил Павлович

— Кулана за кусок мяса!

Пока ланны справлялись с недоумением, глядя на него, он вырезал мяса и, ни от кого не таясь, наделил им Луху, Риа, Улу и Лока. Себе он оставил не больше, чем дал каждому из них. Такое ланнам еще не доводилось видеть. С лица Урбу сползло удивление, он хрипло захохотал, широко открыв рот. За ним захохотали другие ланны: Гал отдал мясо старой Луху, юной Риа, мальчишке Улу и… Тощему Локу! Поступка смешнее не придумать!

— Гал отдал мясо другим, а себе не оставил почти ничего!

— Гал слабее Луху и Тощего Лока!

Ланны давно так не веселились, но смех умолк, едва посерьезнел Урбу. Гал не только рассмешил его, отдав свое

мясо тем, кто слабее, — он еще на глазах у всех оспорил право вождя, опередил его, Урбу, вырезав тот самый кусок, который Урбу хотел взять себе. Какой воин потерпит, чтобы мальчишка встал у него на пути!

Урбу зарычал и ринулся было к Галу, но Рего остановил его.

— Урбу, Гал не причинил тебе обиды! — предупредил он. — За то, что он взял мясо раньше тебя и раньше других воинов, он предложил выкуп. Так же у обеденного костра поступали предки! Если он не сдержит слова, ланны — все племя! — будут судить его, а не ты один!

Взбешенный вмешательством Рего, Урбу схватил палицу, но и Рего взял свою, без колебаний готовый отразить любой выпад Урбу. При всей его мощи в нем была легкость тигра, Урбу же напоминал матерого медведя. Чем закончился бы этот опасный конфликт, трудно сказать. Нга предотвратила его, встала между Урбу и Рего.

Мужчины-ланны не очень-то деликатно обходились с женщинами. Особенно грубо обращался с ними Урбу. Он бесцеремонно овладевал и вдовами, и женами своих собственных охотников. Впрочем, ланны не строго хранили супружескую верность: пещерный быт не способствовал чистоте нравов. Нга меньше других женщин позволяла мужчинам всякие вольности, даже Урбу получал от нее отпор. Именно эта черта нравилась в ней ему. Увидев перед собой Нга, полную решимости помешать поединку, Урбу ухмыльнулся, довольный, и как ни в чем не бывало положил палицу на место. Рего последовал его примеру. Сел на свое место и Сухой Лу, не намеревавшийся быть безучастным наблюдателем в случае конфликта вождей.

Урбу вырезал себе мяса, щедро поделился с Нга. Сидя позади мужа, она все еще не могла успокоиться. Урбу поглядывал на нее с удовлетворением. По странной логике чувств он снисходительно относился к Нга, даже если она решительно возражала ему. Он был привязан к ней, как сильный самец к сильной самке. Видя, что Нга еще хмурилась, он похлопал ее по плечу — у ланнов это считалось признаком особой чуткости мужчины к женщине. Нга стряхнула с себя его руку, она продолжала гневаться на Урбу, но ее упорство только веселило его.

Ничего странного в поведении жены Урбу не замечал, между тем как другие ланны, особенно женщины, с любопытством приглядывались к Нга. А больше всех недоумевал Баок. Еще у скалы Сокола он заметил, что Нга смотрела на Гала так, будто хотела остаться с ним наедине. Но тогда Баок еще не мог прийти к определенному выводу, потому что нежность во взгляде у нее сменялась вспышками ярости. А теперь он понял: Нга нравится Гал! Она вела себя так, словно собиралась защитить его от всех ланнов! Ненависть же у нее во взгляде появлялась оттого, что она думала о Риа. Баок не верил своим глазам: Нга предпочла Гала Урбу! Ну теперь-то Галу конец — от ярости Урбу его не спасет ни Рего, ни Сухой Лу. Закон умолкает, когда между мужчинами встает женщина.

То, что понял Баок, поняла и Риа. Она женским чутьем уловила новую опасность, грозящую ей и Галу, и с тревогой следила за событиями. Неожиданная ревность обострила ее наблюдательность.

А раньше Баока и Риа понял и оценил ситуацию Тощий Лок. Отвергнув его, ланны перестали считаться с ним как с человеком и соплеменником, но они и не мешали ему жить своей

особой, странной жизнью. Он безропотно подчинялся обычаям, и его не замечали. А он замечал все. Наблюдать за соплеменниками, оставаясь незаметным для них, — это было единственное, что ему не запрещалось. Со временем Лок развил у себя исключительную наблюдательность, научился понимать мысли и побуждения ланнов по их самым ничтожным внешним проявлениям. Ланны недооценивали его. Им и в голову не приходило, что он видел и понимал то, о чем они даже и не догадывались: над племенем сгустилась беда. Она прежде всего грозила Галу, а потом всем остальным.

Для Лока давно не было секретом, что Нга неравнодушна к Галу, судьбой которого он был обеспокоен не меньше Риа. Лок видел также, что Баок готовил Галу новую западню: он нетерпеливо выжидал подходящий момент, чтобы сообщить Урбу о намерениях Нга. Лок решил помешать Баоку. В темных глазах Лока замерцала какая-то мрачная сила. Она растекалась по всем клеткам его изнуренного болезнью тела, изгоняя застарелую усталость. Лок впервые почувствовал в себе готовность к действию. Пришел час отплатить Галу добром за добро. Не боясь вызвать на себя гнев ланнов, Гал заботился о Локе, приносил ему мясо и рыбу, а осенью, когда Лок дрожал от холода в своем углу, Гал раздобыл для него две волчьи шкуры, из которых Луху сшила спальный мешок. Лок постоянно чувствовал себя обязанным Галу, и теперь, видя, как к Галу приближается беда, он решился без промедления действовать.

Поглощенные едой, ланны не обращали внимания на Тощего Лока, который медленно приблизился к обедающим и остановился, пристально глядя на Баока. Глаза у Лока мрачновато сияли. Баок не мог отвести от них взгляд, они приковали его к себе, связали по рукам и ногам. Ему почудилось, что он приближается к огромной черной пасти, в которую вот-вот провалится, как в бездонную яму. Спасение от страшных глаз Лока было только в Урбу, а Урбу ничего не замечал, и другие ланны не замечали. От страха Баок пытался крикнуть, но голос не повиновался ему, язык потяжелел, а непонятная сила завораживала его, лишала воли и памяти.

Баок встал, вяло отошел от костра и, уже ничего не соображая, направился в глубь пещеры. Там ноги у него подкосились, он упал на землю и забылся.

Ланны и не заметили, что Баока на площадке не было. Они съели кабана, и Рего опять взялся за нож.

Едва он отрезал себе говядины, поднялся Гал:

— Кулана за кусок мяса! — объявил он и, не ожидая, что ответят ланны, принялся работать ножом.

Ланны больше не смеялись. Все непонятное привлекало к себе их внимание, а поведение Гала, который дважды опередил у костра Урбу и потом отдавал мясо слабым и беспомощным, было именно таково. Еще загадочнее была его решимость заплатить чересчур дорогой выкуп за право взять мясо раньше воинов. Неужели он в одиночку пойдет добывать кулана? Это добыча по плечу опытным охотникам — и то если им повезет. Может быть, ему изменил рассудок? Такое однажды было: огненная стрела ударила рядом с молодым воином и сожгла у него разум. Беднягу потом поглотила Дуа.

Любопытство проснулось и в Урбу. Он с аппетитом ел и поглядывал на Гала, который опять отдал почти все свое мясо старухе, девушке, мальчишке и Тощему Локу. Ухмыльнувшись, Урбу швырнул Галу кость, как швыряют собакам, подбирающим объедки. Гал ногой отбросил кость назад к Урбу. В другое время такая независимость стоила бы ему крепкой затрещины, а сейчас Урбу был сыт и ленив, и ему не терпелось улечься на шкурах с Нга.

Рего кончил есть, встал и, повернувшись к Галу, сказал, чтобы слышали все: