На исходе ночи
Шрифт:
— А что еще подозрительного было в его поведении?!
Леу помолчал, собираясь с мыслями.
— Чуть не забыл, из головы вылетело. Разбудил меня Тэркуш, будь он неладен, подошел я к окну, смотрю: Петр по двору идет и ружье в руках держит. Ночь лунная была, все видно. Зашел он, значит, в уборную, она в углу двора стоит, а вышел уже без ружья. Странно мне это показалось очень.
— Когда это было?
— На днях.
— А вы ничего не путаете, товарищ Леу? — осторожно спросил Аурел.
— Выдумывать, товарищ следователь, не приучен. А уж вы хотите верьте, хотите нет, дело ваше.
Версия начинала работать на следствие.
— Похоже, майор, что мы на верном пути, — задумчиво произнес Кауш, когда дверь их «штаб-квартиры» затворилась за свидетелем. — Не пора ли нам навестить Петра Федоровича Крауса в его резиденции?
Заглянул участковый.
— Выяснил, Аурел Филиппович, дома сейчас Краус, только пришел с работы, — доложил он.
— Вот и отлично. Пошли.
По дороге Кауш спросил:
— Товарищ Поята, вы производили когда-нибудь обыск?
— Бывало, не часто, правда. А что?
— А то, что придется вам сейчас заняться этим не очень приятным, но необходимым делом. И давайте понятых прихватим. Кого вы советуете пригласить?
— Да кого хотите, тут вопроса нет, — отвечал участковый, — народ у нас сознательный.
Вскоре группа из пяти человек подошла к добротному дому на Лиманной. Сам хозяин, жена и двое ребят-подростков сидели в увитой виноградом беседке и ужинали. Краус вовсе не походил на седого черта (если, конечно, именно его имела в виду Сухова). Во главе длинного, гладко оструганного стола сидел почтенный отец семейства. У него были правильные, мягкие очертания лица, римский нос, и выглядел он весьма благообразно. Эту благообразность подчеркивал серебряный венчик волос, обрамляющий загорелую плешь. Водянистые, тусклые глаза вопросительно, но спокойно смотрели на непрошеных гостей. Молчание нарушил Кауш:
— Мы к вам с обыском, гражданин Краус. Прошу зайти в дом.
Хозяин медленно, будто нехотя, поднялся и неторопливо пересек двор. Возле открытой двери он остановился и вежливо пропустил впереди себя «гостей», не заныв даже сказать:
— Прошу…
Они оказались в просторной гостиной. С нее начали. Краус с усмешкой наблюдал, как участковый открывает ящики старинного комода, перебирает фотографии, роется в чемоданах. Жена хозяина дома, худая женщина с невыразительным, как бы стертым, лицом, безучастно стояла в стороне. Она не проронила ни слова. В спальне на спинке стула висела рабочая одежда Крауса, та самая, в которой его видели свидетели. Поята осторожно снял со спинки потертую куртку из серого вельвета, расправил ее, будто хотел примерить, и все увидели спереди желтоватое пятно. Такие же пятна виднелись на синих хлопчатобумажных брюках, которые висели под курткой.
В сарае, в ящике с хозяйственными инструментами, Поята обнаружил длинный обоюдоострый клинок, самодельный нож, изготовленный, по всей вероятности, из штыка, и еще один нож — садовый, с хищно загнутым кривым лезвием. Затем из выгребной ямы был извлечен старый винтовочный обрез. При личном обыске Крауса в кармане брюк была обнаружена пачка папирос «Север» с цифрами 43, 42, 40, 38 на мундштуках.
Когда обыск был закончен, следователь спросил:
— Это ваш обрез, гражданин Краус?
— Да, мой, — последовал спокойный ответ.
— У вас есть разрешение на хранение огнестрельного оружия?
— Разрешения нет.
— В таком случае собирайтесь, пойдете с нами.
— Это что, арест?
— Нет. Задержание.
Уже смеркалось, когда вышли во двор. Краус, даже не взглянув на жену и детей, застывших возле калитки, пошел чуть впереди оперативников. В полном молчании они дошли до сельсовета.
— Итак, давайте по порядку, — начал Кауш. — Краус Петр Федорович…
— Можно и так… — усмехнулся подозреваемый.
— Выражайтесь яснее, что значит «так»?
— По-вашему, Петр Федорович, а по-нашему — Петер Теодорович.
— Пусть так, Петер Теодорович. Где вы родились?
— Село Баден Одесской области.
— Были ранее судимы?
Краус чуточку, самую малость, помедлил с ответом.
— Не судим.
Скажите, откуда у вас оружие и почему оно оказалось в выгребной яме?
— Купил по случаю у одного односельчанина, за 15 рублей, я ведь охранником работал. А когда бригадиршу убили, милиция стала по селу ходить, интересоваться, кто да что. Я и решил выбросить. От греха подальше.
— А откуда у вас ножи?
— Из Удмуртии еще привез. В хозяйстве без ножа не обойтись. Меня ведь сельчане часто зовут кабанчика заколоть, разделать…
— Как вы оказались в Удмуртии, Краус, далековато все же?
— Странный вопрос, товарищ следователь. После войны оказались там, а потом возвратились в родные края.
— Вы работали 31 июля?
— Конечно…
— Ваш напарник Майер утверждает, что к началу смены вас на рабочем месте не было.
— Опоздал немного, это случается. И Майер тоже опаздывает. У нас ведь не конвейер. Не выключаем аппарат и уходим.
— Вас не было и позже, когда Майер возвратился за термосом. Его показания…
— Меня они не интересуют. Повторяю: опоздал, потому что почувствовал себя плохо после обеда. Отравился, видимо. Хотел совсем не выходить на работу. В какое время вышел — не помню.
— Отравились, говорите? Но вас, Краус, видели в это время пьяным. Как это совместить?
— Очень просто. Водка — самое верное средство, это нее знают. Ну, выпил немного.
— Где именно выпили?
— Дома, где еще.
— В каких вы были отношениях с бригадиром Суховой?
— В служебных, так сказать.
— А точнее?
— Не любила меня покойница, если откровенно… придиралась по пустякам. Как потруднее работа — так меня посылала всегда, а своих любимчиков при себе держала. Им и почет, и заработки, и грамоты.
Задав еще несколько вопросов, следователь протянул Краусу протокол.