На излом клинка. Книга вторая
Шрифт:
– Относительно же ваших вопросов, сударь, могу сказать не так уж и много. В январе месяце этого года ко мне явился один солидный господин, назвавшийся господином Дювалем, и предложил взять на хранение эти бумаги. Кроме того, он дал мне указание помещать во всех номерах Парижской газеты с февраля месяца это объявление и выделил средства. Если бы появился человек, знающий настоящее имя того, кто скрывается под прозвищем Серебряная борода, я должен бы был отдать ему их. Что я и делаю с превеликим удовольствием. Именно так обстоят дела, сударь.
Я на секунду задумался.
– Скажите, мэтр, этот Дюваль, он часто приходил к вам?
–
– Хорошо, а как же он мог проконтролировать выполнение своего поручения? Вы ведь вполне могли одурачить его при желании, забрав деньги, выделенные на объявления, наконец, просто-напросто проп… – я запнулся.
– Договаривайте, не стесняйтесь! Пропить? Верно? Со мной, действительно случается такой грех, ибо слаб человек, увы. Но мосье Дюваль всё предусмотрел: я получаю деньги по частям в банковском доме Лурье, причём я обязан показать квитанции об оплате за каждый прошедший месяц.
– Вы сказали, что отдаёте мне бумаги с радостью, разве мой визит не лишает вас заработка?
– Ах, сударь, вы напишите мне расписку, и я получу по ней неплохую сумму, предусмотренную контрактом. Что же мне горевать?
– В таком случае, конечно, печалиться вам не следует. И последний вопрос. Кто-нибудь ещё, до меня, приходил к вам?
– В феврале счёт шёл на десятки, но постепенно ходить перестали, все они были мелкие жулики, сударь, шушера, тыкали пальцем в небо, ничего серьёзного.
– И это всё? – спросил я, передавая нотариусу расписку, подписанную моим настоящим именем, Антуан Деломи.
– Всё, сударь, истинная правда.
– Ну, что же, тогда я забираю бумаги с вашего позволения, – я поднялся с кресла и взял их.
– Это вам за труды и беспокойство, – не слушая протестов мэтра, я оставил на столе несколько экю. – Поднимите самочувствие Жоржу.
Когда я вышел на улицу, почти стемнело. Погрузившиеся в темноту дома и малолюдье, действовали угнетающе. Мне не хотелось задерживаться здесь, несмотря на шпагу, и я быстро зашагал прочь, слыша лишь эхо собственных шагов. Благополучно миновав несколько тёмных и опасных подворотен, избежав нежелательных встреч и отвязавшись от пристающих почти на каждом перекрёстке проституток, я вновь оказался на набережной, по которой я пешком добрался до наёмного экипажа, а на нём уже до дома Мадлен.
2.Призраки прошлого
Да, я, как и раньше, жил у Мадлен Ренар, хотя уже давно не был ее фаворитом. Пока я отлёживался, залечивая рану, нанесённую наёмным убийцей, сначала в русском посольстве, а когда мне стало легче – в своей квартире, прыткий русский лейтенант легко заменил меня в её сердце и, что естественно предположить, зная Мадлен, в её постели. Я не был на него в обиде из-за этого, потому что не любил ее так, чтобы страдать, будучи отвергнутым. Теодор же, считавший себя мне обязанным, стал очень полезен в моих тайных занятиях, сам о том не подозревая. Не говоря уже об его отце, русском посланнике, испытывающему ко мне чувство необычайной признательности. Я стал вхож в посольство и считался там своим человеком. За прошедшее время я привык считать себя тайным агентом короля. Теперь я знал, что Королевский секрет был достаточно разветвленной организацией.
Его сотрудники действовали по всей Европе, обеспечивая продвижение политических интересов Франции. По крайней мере, так мне было заявлено моими начальниками. А я удостоился
– Молодой человек, – сказал он, пожимая мне руку. – Не чурайтесь того, что вы стали тайным сотрудником нашей организации. Мы стоим на страже интересов короля и защищаем их доступными нам способами. Граф высоко ценит ваше усердие и отмечает ваши успехи. Служите королю всеми силами, и награда не заставит себя ждать.
Признаюсь, что мне было лестно, что мою работу оценивают столь высоко такие важные персоны, как граф и маркиз. Я порой забыл, что меня принудили к службе, и стремился быть полезным своему шефу.
Но этим вечером, придя к себе, я был далёк от обычных дел. Совершенно случайно я прочитал на днях странное объявление (не в моих привычках читать газеты) и выяснил, что оно публикуется из номера в номер уже четвёртый месяц. Предприняв необходимые меры предосторожности, я посетил мэтра Милона, и, как говорится, возвратился с уловом. Теперь, предстояло его рассмотреть и оценить. Я почти не сомневался в том, что это весточка от моей матери, женщины, которую я не знал и всё равно любил. Мне предстояло прояснить моё прошлое. И пусть я был далёк от трепета, какой наверняка охватил бы меня двумя годами раньше, всё же сильно волновался. Поль, совсем недавно официально поступивший ко мне на службу, зажёг свечи в двух канделябрах, установив один на полке камина, другой – на столике. И я, устроившись в кресле, развязал ленту на свертке. В какой-то момент мне вдруг захотелось бросить бумаги в огонь, не читая, разве мало у меня своих насущных проблем, чтобы возвращаться за ними в прошлое? Но я знал, что не поддамся этому малодушному порыву, следуя устоявшейся привычке идти по начатому пути до конца, что бы ни ожидало меня впереди. К тому же, обыкновенное любопытство вперемешку с желанием узнать о своей матери как можно больше, толкали меня под руку.
Бумаг было немного. Первым было письмо на плотной дорогой бумаге, адресованное мне, написанное красивым женским почерком на четырёх листах, сложенных вдвое. Оно сразу привлекло мое внимание. Под ним были еще два документа. Я начал с письма, справедливо полагая, что его написала мать, и именно в нём следует искать ответы. Я развернул листы и стал читать:
Антуану Деломи в собственные руки
Мой дорогой сын!
Я, Аделаида де Сен-Жан, урождённая де Латур, последние семь лет сестра Октавия, монахиня бенедиктинского ордена и твоя несчастная мать, пишу тебе это письмо, дабы исправить чудовищную несправедливость судьбы по отношению к тебе, мой бедный мальчик.
Не было ни одного дня за эти двадцать восемь лет, чтобы я не думала о тебе, не молила Господа нашего о милосердии, не каялась в своём грехе! Я жестоко заплатила за свой проступок и готова платить за него также безропотно и дальше, отмаливая свой грех. Но твои мучения, твои мытарства, они должны быть вознаграждены ещё на этом свете! Видит Бог, я так хочу и молю Его об этом ежечасно и ежеминутно.
Я хочу, чтобы ты знал кто твоя мать. И может быть, узнав, как она страдала, ты сжалишься и простишь меня.