На излом клинка. Книга вторая
Шрифт:
Отец Бернар в сомнении покачал головой.
– Хорошо, пусть будет так! На переговоры я еду с вами. Я смогу оказать вам помощь, когда буду находиться рядом. И я поведу переговоры с вашим братом, а вы будете в тени. Мы тщательно все взвесим, договорились?
– Конечно! Я очень рад вашему решению, но и вы будьте осторожны.
– За меня не беспокойтесь, молодой человек, – улыбнулся отец Бернар. – Я мало, что могу в этом мире, однако со мной считаются, и в своей деятельности я руководствовался совестью, не взирая на последствия.
– Будь, по-вашему, – согласился я с ним.
– Когда вы едете?
– Я еду завтра.
Мы проговорили еще около часа, обсуждая детали нашего совместного плана действий.
– Сегодня я служу вечернюю мессу и был бы рад видеть вас в храме, сказал отец Бернар,
– Благодарю вас, святой отец, я обязательно приду, но мне нужно до того посетить женский монастырь, где жила и умерла моя мать.
– Правильно, сын мой, это необходимо сделать. Я сам провожу вас туда.
Надо ли говорить, что, увидев простое каменное надгробие, под которым лежала сестра Октавия, я не сдержался, слезы сами покатились у меня из глаз. Меня можно понять, я не знал женщины, родившей меня, но мог ли я осуждать ее? Нет, только скорбеть! И на могиле я поклялся, что выполню ее волю во чтобы то и стало.
Утром следующего дня я появился на почтовой станции. И отец Бернар, вздумай он меня провожать, прошел бы мимо не узнав. Я и сам с трудом узнал бы себя в зеркале: седой парик, налепленные глубокие морщины продольные на лбу и поперечные на щеках, наклеенные кустистые брови состарили меня лет на двадцать, и полностью изменили внешность. А накладные икры и живот сделали мою фигуру грузной и оплывшей. Добавьте сюда добротный коричневый кафтан, модный ещё в прошлое царствование, круглые очки и толстую трость и перед вами предстанет почтенный буржуа средних лет, скраденный и осторожный. Вряд ли чей-нибудь взгляд задержится на подобном типе надолго. Я купил место в карете и через три часа прибыл в город.
Надо отметить, он мало изменился за год с небольшим моего в нём отсутствия. Разве, что майское солнце набросило на его улицы и площади налет весёлости и довольства. Поэтому не так отвратительно пахли отбросы на улицах, и менее зловеще смотрелись проулки и подворотни. Я остановился в скромной гостинице, где постояльцы интересовали хозяина лишь с точки зрения платёжеспособности, и не спеша обошёл весь город, посетив, будучи не узнанным, интересующие меня места. Я побывал на рынке, в театре, церкви, слушал разговоры в трактирах и на постоялых дворах, толкался среди челяди, выуживая по крупицам нужные мне сведения. Чтобы начать действовать, мне необходимо было хорошо изучить обстановку.
И вот что я узнал. Жером Бургони продал театр и уехал в Бордо, где купил себе дом с виноградником. А Клодетта стала звездой местного театра. Дядюшке Жерому тяжело досталось после моего исчезновения. За ним следили, его допрашивал судья, косились обыватели. Вероятно, эти напасти и послужили причиной его скорого отъезда. Я искренне сожалел о принесённых ему неприятностях, но был скорее обрадован его отсутствием в городе, нежели наоборот. Люди, мне близкие, становились при данных обстоятельствах моей «ахиллесовой пятой». Ведь, чтобы доказать свою невиновность я должен выступить под собственным именем, открывшись, а значит подвергнуть опасности не только себя, но и их. Теперь же таковых почти не осталось, за исключением Флоранс де Лумиль, которая после замужества стала прозываться совсем по-иному. Я мог лишь надеяться, что о наших отношениях год назад никто не знает и не узнает, особенно муж. В гостиницу мадам Берру (где я жил, и где произошло убийство ростовщика) я заходить не стал. Порадовался только тому, что хозяйка, если и не процветает, то уж концы с концами сводит. Обо мне самом ходили разные слухи, порой противоречивые. В самых фантастичных я руководил шайкой разбойников, грабивших на горных дорогах. По другим же выходило, что я бежал в Испанию. Одно можно было сказать точно: я по-прежнему подозревался в убийстве, и дело не было закрыто. Разузнал я и о своих врагах. Маркиз де Шартр жил теперь на широкую ногу, а его дом недавно пережил наружный ремонт. Видимо, должность судьи принесла ему хороший доход. Я наблюдал, как он садился в карету, вальяжный, обходительный и опасный, для тех, кто его недооценивает. А в жизни Сен-Жана внешне ничего не поменялось. Он также посещал все места, где можно провести вечера с толком. Это значило: кутить, играть в карты и резвиться со шлюхами. Мой единоутробный братец был весь в долгах, и кредиторы досаждали ему везде, где встречали. Это
Конечно, возвращаясь в город, я предполагал, чем рискую, и продумал план действий, основой которого было то, что я узнал из письма моей матери. Виконт Сен-Жан прекрасно знал кто я. И поэтому стремился погубить меня: подстроил ловушку, желая моей смерти. Что может заслуживать такой человек? Нет, я не собирался его убивать, я хотел заставить его засвидетельствовать мою невиновность в убийстве. Каким образом он это сделает, мне было всё равно. Если ростовщика убил даже он сам, то пусть это преступление останется на его совести. Я понимал, что дворянина не осудят за убийство старого еврея, если не будет прямых доказательств. Да и вряд ли мой братец лично пачкал ручки. Проведя в городе три дня, я вернулся в Лимож.
По возвращении я посетил отца Бернара для того, чтобы выработать совместный план действий. Каноник взял небольшой отпуск и был готов отправиться в путь дня через два-три. Ему нужно было время для решения неотложных дел. Мы решили ехать вместе. Однако, случившиеся вскоре события разрушили наши планы.
7. Арест
Меня арестовали через два дня прямо в гостинице, в три часа по полудни, когда я вернулся после обеда из трактира. Собственно, возвращаясь, я уже знал, что мое инкогнито раскрыто. На оживленной улице, неожиданно обернувшись, я увидел человека, которого здесь никак не должно было быть. Это был кучер, увозивший моего несостоявшегося убийцу в Париже. И только тут я вспомнил, где видел его еще раньше. В доме мэтра Малона он откликался на имя Жорж. И все встало на свои места. Мои враги опекали отца Бернара, устроили своего человека к нотариусу, выследили меня, попытались убить, правда безуспешно. Очевидно, они следили за домом священника в Лиможе, потому снова вышли на меня. Уехав, я сбил их со следа, но, явившись к отцу Бернару с отчетом, вновь оказался на свету.
Мне оставалось продолжать вести себя как обычно и понять, что им нужно. За мной следят и сбежать не дадут. Попытаются убить? Или придумают что-то другое?
Я все понял, когда возвращался в гостиницу. За углом стояла карета с гербом моего города. В таких обычно передвигаются полицейские. Значит, меня ждет арест.
Не подавая виду, я спокойно поднялся в свой номер. Войдя в комнату, быстро собрал все принадлежности для гримировки и одежду в один узелок и выбросил его из окна, выходящего во внутренний двор. Надеюсь, что она не пролежит там и до вечера. Не успел я снять шляпу, как в дверь требовательно постучали.
Арест производили два судейских чиновника с подкреплением из четырёх городских стражников, исполнявших функции полиции в городках, подобно нашему. Старший по возрасту и положению чиновник, постоянно теребивший свой шейный платок, будто он его душил, гнусавым голосом объявил Антуану Деломи, беглецу от правосудия, об аресте и потребовал предъявить имущество для досмотра. Я лишь поинтересовался для проформы: имеют ли право ареста здесь, в Лиможе, судейские из другого города. Мне ответили, что все согласованно с местным судьей.
Я был в полной их власти и потому лишь пожал плечами. Жест, означавший, делайте, что хотите. Меня, обшарив всю одежду с очень большим рвением, усадили на стул под охраной одного стражника. Остальные приступили к осмотру комнаты. Судейские не нашли ничего компрометирующего во время обыска и были вынуждены ограничиться двумя луидорами и пятью экю в моём кошельке. Переворошив в шкафу всю мою одежду, переставив мебель и даже пошурудив под кроватью и в печке кочергой, изрядно подустав, они пришли к выводу, что их долг выполнен. Меня вывели из номера, и я увидел мнущегося у дверей хозяина. А спускаясь по лестнице, я слышал, как он негодует, узрев, во что превратилась комната. Окружённый со всех сторон стражей, я шёл, с радостью подставив лицо солнечным лучам, понимая, как не скоро я смогу снова ощутить их ласковое прикосновение. Прохожие с любопытством провожали взглядами нашу процессию, оставаясь в некотором недоумении, так как безукоризненно одетый, в белоснежном парике я не походил на обычного городского преступника, грабителя или вора. Меня привели к карете и посадили внутрь. Чиновники и один стражник заняли остальные места, а последний уселся на облучке рядом с кучером.