На качелях судьбы

Федорова Валентина

Егор перечитал письмо отца, в котором тот писал: «Сынок, пограничник – это очень большая ответственность за нашу страну и в то же время первая пуля в лоб. Береги себя, но не будь трусом». На письмо он ответил тогда, что будет служить верно – «Или грудь в крестах, или голова в кустах» – и добавил: «Память у вас есть обо мне живая – не заросший шрам на подбородке моей маленькой сестренки».

И в первом бою, увидев многочисленного и хорошо оснащенного врага, он вспомнил все – и город, в котором вырос, и письма родных, и любимую девушку на берегу Ишима, и слова воинской присяги. Егор произнес: «Будем стоять насмерть!»

Поклонимся

и мертвым, и живым

Из репродукторов лилась торжественная музыка, один марш сменялся другим. Звучали песни Великой Отечественной войны.

После «Прощания славянки» зазвучала песня «Синий платочек» в исполнении Клавдии Шульженко. Анна любила эту песню. Она напоминала ей отчасти о судьбе ее сына Егора.

Анна принарядилась, готовясь к празднику Победы и встрече дорогого гостя, украдкой смахивая слезу, накрывала на стол. Муж ее, Пар-фирий, запрещал ей плакать, говорил, что Аннушка и так слез наплакала целое море. Сейчас он вошел в комнату и спросил, увидев жену:

– Ты что это нарядилась, как невеста?

– А ты забыл, – ответила она, – что сегодня праздник у нас двойной? К нам в гости должен прийти Павел, друг Егора, с женой Аней.

Парфирий не забыл ничего. Он знал, что Паша всегда был рядом с Егором, до самого дня гибели. Но он любил свою Анну до безумия и не упускал случая шутливо поревновать ее. Вместе они закончили собирать на стол. В то время пышных обедов не устраивали. Все со своего огорода: огурцы, помидоры, капуста, морковь, свекла… Основным продуктом был картофель. Анна подходила к делу творчески, варила его, тушила, жарила, делала вареники и котлеты.

Все приготовления были закончены. Пар-фирий, чувствуя внутреннее беспокойство жены, попросил принести письма сына, Их было совсем немного, и последнее, самое страшное известие – похоронка. Письма были самым большим сокровищем в доме. Анна принесла коробочку, перевязанную красной лентой:

– Давай их перечитаем, а то вдруг забудем что-нибудь спросить у Паши.

Они знали наизусть каждое слово, написанное сыном, но в этот день им захотелось перечитать все – как будто остаться наедине с ним.

Анна начала читать, целуя знакомые строчки, губы и руки ее дрожали. В первом письме Егор рассказывал, как они с Пашей доехали до места службы, восхищался природой, сравнивая с просторами Сибири, упоминал о зреющих хлебах, о гроздьях ягод на кустах.

Заметив, что слезы вот-вот хлынут из глаз Анны, Парфирий взял второе письмо и стал читать сам. В последнем письме сын сообщал, что скоро служба закончится, и он, собираясь домой, уже купил подарки: маме – платок, папе – красивую рубашку, маленькой сестренке Вале – игрушечного львенка, а остальным еще подыскивает, откладывая из своего армейского жалования. Писал, что соскучился по родным местам, вспоминал, как клевер цвел, светился за Ишимом дол и спела рожь, как от лаванды – цветка тех мест – чувствовался в воздухе горький аромат…

В дверь постучали. Пришли долгожданные гости. Павел схватил Анну в объятия, левой рукой крепко прижал к себе и приговаривал, целуя: «Мама, мама…» Он часто называл ее так, еще когда они с Егором были подростками. Анна тоже обняла его, но ужас охватил ее, когда она почувствовала пустой рукав вместо правой руки. А Павел уже обнимал отца Егора. Так, в объятиях и в молчании, прошло несколько минут. Потом Павел представил хозяевам свою жену Аню, бывшую подругу и их сына.

Как водится по русскому обычаю, все сели за стол. Потом начались разговоры. Павла попросили подробнее

рассказать о последних днях, проведенных им вместе с Егором.

Павел начал с того, что, отслужив три года на границе, они должны были демобилизоваться и вдруг получили приказ об отправке на фронт. Началась война. Они попали на передовую линию обороны. Бились насмерть. Враг не ожидал такого отпора и делал вынужденные передышки. Большой бой завязался второго сентября 1941 года. Он продолжался более пяти часов. Много наших солдат полегло тогда, но неприятеля – в пять раз больше. Уже стемнело, а снаряды все рвались и рвались. Егор дрался как лев. Он стрелял из винтовки, бросал гранаты. Павел даже не успевал за ним, хотя не привык отставать от друга. Слышал только его команды: «Быстрее! Давай еще гранаты!» Много тогда положил Егор фашистов. Наши бойцы не сдавали позиций. Фашисты, не ожидавшие такого противостояния, уменьшили натиск и немного затихли. В это время Павлу осколком снаряда оторвало правую руку. Подбежала медсестра, оттащила его подальше, перевязала рану и поспешила оказывать помощь другим. Павел лежал, корчась от боли, пока не закончился бой. Егор подошел и спросил: «Как ты?» Но Павел только мог показать глазами на просачивающуюся сквозь бинты кровь. Разговаривать сил не было. Егор бросился к командиру и попросил позволения лично доставить друга в госпиталь. Получив разрешение, усадил его на коня, привязал крепко к себе веревкой и приказал крепко держаться здоровой рукой за его ворот.

Уже светало. Они мчали в госпиталь, а фашисты просматривали позицию, их пули свистели вокруг. Когда добрались, оказалось, что вся шинель Егора изрешечена пулями, но в него не попало ни одной. Сдав друга на руки врачей, Егор попрощался с ним и отправился обратно. Уже совсем рассвело. Это было третьего сентября…

Павел остановил рассказ. Он тяжело дышал, заново переживая события военных дней. Парфирий передал ему похоронку: «Ваш сын, Глухих Егор Парфирьевич, пал смертью храбрых на поле боя третьего сентября 1941 года». Дрожащей левой рукой Павел взял документ, перечитал его и сказал, что Егора, очевидно, убили, когда он возвращался в часть. Ведь было совсем светло, а позиция простреливалась. Спас друга, а сам… Все за столом надолго замолчали, словно отдавая память погибшему.

Потом Павел рассказал о себе. Залечив рану, помогал в госпитале: одной рукой рубил дрова, топил печи, придумывал разные бытовые приспособления. Людей не хватало, и его не комиссовали, потому что нуждались в его помощи. Раненых поступало все больше и больше. Он ухаживал за ними, кормил, приносил воду, помогал выздоравливающим передвигаться – делал все, что было в его силах. Демобилизовали его, когда уже началось наступление и наши войска продвинулись далеко на запад.

Прослушав рассказ Павла, все снова замолчали. Нелегким был разговор, как будто довелось вновь пройти дорогами войны.

Проводив гостей, Анна бросилась на кровать и зарыдала. Муж боялся подойти и решил дать ей выплакаться. Анна и так хорошо держалась при гостях, нашла в себе и мужество, и волю. Парфирию самому хотелось заплакать вместе с ней, но ведь он мужчина…

Наконец, Анна затихла. Он, стараясь успокоить ее, заговорил о том, что на войне судьбы людей иногда складываются очень похоже. Он сам в гражданскую был ранен, из-за перебитого сухожилия одна нога стала короче на четыре сантиметра. И тоже не комиссовали, а обязали собирать убитых с поля боя и отвозить в братские могилы. Пули часто свистели вокруг, шинель была как решето… А сын погиб за родную землю, спасая всех и своего друга. Он похоронен в братской могиле у деревни Борки Калининградской области.