На качелях XX века

Несмеянов Александр Николаевич

Не помню, как закончилось это заседание. Впечатление от описанного «отклонения от повестки» было так сильно, что подавило все остальное. И как ни сильно было это впечатление, я совершенно не представлял себе страшных для советской науки последствий будущей сессии ВАСХНИЛ.

Я был председателем Комитета с 1947 по 1961 г. включительно и, таким образом, участвовал еще в четырех или пяти заседаниях Политбюро ЦК, вплоть до последнего года жизни Сталина. Позднее процедура была упрощена, и Комитет получил право присуждать, а не только рекомендовать премии.

Последующие заседания Политбюро с рассмотрением Сталинских премий происходили в так называемом овальном зале. Все участники — члены Политбюро, работники ЦК, приглашенные министры и мы — рассаживались в зале. Сталин входил и садился на место председателя за длинный стол, тянущийся от стены и завершающийся местом докладчика. Я тотчас шел со своими материалами на место

докладчика, и доклад начинался. Я чувствовал себя гораздо свободнее (хотя и был напряжен), чем во время первого заседания, когда доклад прерывался обсуждением, иногда затягивавшимся. С интересом наблюдал я за Сталиным, с особым благоговейным чувством смотрел на него и слушал. В сером френче с погонами с крупными маршальскими звездами он шагал вдоль стола, куря папиросы (а не трубку) и раздумывая. Иногда останавливался и говорил. Бывало, что подходил вплотную ко мне, когда хотел взглянуть в мои материалы, и я видел его большие с пигментированными возрастными крапинками руки так же близко, как мои собственные. Что ни говори, как ни вспоминай ошибки Сталина, действительные и мнимые, но что было бы без него, как бы окончилась война, страшно было представить. Несмотря на напряжение во время таких ночных заседаний, я отвлекался во время обсуждений и думал о нем. Что за сущность у этого человека? И мне казалось, что это тот же синтез доверчивости и подозрительности, как у Отелло. Позднее стало ясно, и кто Яго — Берия [265] .

265

Берия Лаврентий Павлович (1899–1953) — советский государственный и политический деятель, генеральный комиссар госбезопасности (1941), маршал Советского Союза (1945). Входил в ближайшее окружение И.В. Сталина. Курировал ряд важнейших отраслей оборонной промышленности, в том числе разработки, касавшиеся создания ядерного оружия. Главный организатор Ежовских репрессий в Грузии и Закавказье. Инициатор массового расстрела польских военнопленных в Западной Украине и Белоруссии в 1940 г., а также массовых депортаций народов в предвоенное и военное время. После смерти Сталина в июне 1953 г. арестован по обвинению в шпионаже и заговоре с целью захвата власти. Расстрелян в декабре 1953 г.

Подчас меня коробило от славословий, особенно, когда эти медоточивые славословия исходили из уст президента Академии наук В.Л. Комарова — на каждом Общем собрании Академии, но, может быть, думалось тогда, это было нужно, иначе не было бы идущих на смерть «за Родину, за Сталина». Может быть, эти славословия были нужны не для него, а для нас, для дела? Такие мысли носились в голове, когда я смотрел на самого замечательного человека середины XX века.

Наружность Сталина хорошо известна по многим портретам. Но на портретах, выполненных художниками, несмотря на сходство, есть некоторая «прилизанность», снижающая духовную мощь лица. На них «скрыт» и небольшой его рост. В эти годы в черной шевелюре Сталина очень заметно было, особенно сзади, серебро. Поражал непривычностью вид со спины — сутуловатый, с плосковатым затылком. Говорил он хорошим литературным языком, с несильным, но вполне выраженным грузинским акцентом.

Я уже писал о том, что суждения Сталина о машинной технике, мирной или особенно военной, были конкретны и отличались полным знанием дела. В науке невозможна такая разносторонняя компетентность, и обычно Сталин скорее спрашивал, чем выражал свои мнения. Бывали суждения, как в биологии, ошибочные, а в случае с языкознанием (Марр) [266] — правильные. Был и еще пример высказывания Сталина — по вопросам физиологии по поводу И.П. Павлова и Л.А. Орбели, но я его лично не слышал.

266

Марр Николай Яковлевич (1864–1934) — востоковед, филолог, историк, этнограф и археолог, академик Императорской Академии наук (1912), затем академик и вице-президент АН СССР. Пытаясь осмыслить филологию с позиций марксизма, выдвинул «яфетическую теорию» происхождения языка (20-е гг.), научно необоснованную. Теория получила поддержку И.В. Сталина. Деятельность Марра нанесла вред развитию языкознания и других наук. Многие ученые лишились возможности работать, сравнительно-историческое языкознание было запрещено вплоть до 1950 г., когда эта теория была раскритикована Сталиным в статье «Марксизм и вопросы языкознания».

И.П. Павлова и его учение о высшей нервной деятельности Сталин ценил очень высоко, и это было совершенно правильно, но такая оценка привела к канонизации павловского учения и, несомненно, нанесла ущерб

науке: наука совершенно не терпит канонизации, имеющей неизбежным следствием замораживание и остановку, даже в известной мере запрет, прогресса. В этом, как и в любом другом смысле, наука и религия антиподны. Наука — вечная стройка и вечное разрушение, без которого стройка невозможна. В отношении Л.А. Орбели, якобы отошедшего от принципов Павлова, была провозглашена анафема, и это была ошибка. Именно Орбели был крупнейшим после Павлова физиологом, и то, что он не остановился на той точке, до которой дошел Павлов, и пошел дальше и иногда иными путями, было его заслугой, а не ересью.

Как складывалось у Сталина мнение по научным проблемам? По-видимому, он выбирал для того, чтобы выразить свои суждения, такие проблемы, к которым ему виделся прямой подход со стороны диалектического материализма. Налагала свой отпечаток, думается мне, и эмоциональная сторона, личная: Лысенко — ученый, выходец из народа, болеющий вопросами подъема сельского хозяйства, — был симпатичен. «Формальная генетика» была антипатична утверждениям существования наследственных рас человека. Поэтому прощались примитивные диалектика и материализм Лысенко и его философских сподвижников, и не замечалось, что, идя путем примитивных рассуждений о генетике, следовало бы отменить атомизм не только в генетике, но и в химии.

Орбели, видимо, был несимпатичен Сталину (может быть потому, что предками Леона Абгаровича были князья Орбелиани, может быть потому, что он был армянин). В отличие от Павлова, оперировавшего строго объективными, измеримыми понятиями, Орбели пытался привлечь и субъективный фактор, не учитывавшийся Павловым. Это могло быть связано с тем, что Павлов занимался вершиной — полушариями, а Орбели спускался к мозжечку и тем, казалось, отходил от «генеральной линии» высшей нервной деятельности, то есть физиологии мысли и чувств. Установление «генеральных линий» в науке было чрезвычайно опасной тенденцией, даже если бы эти «генеральные линии» были выбраны правильно.

Одно время ученые боялись, что канонизирована будет классическая физика, а анафеме будут преданы квантовая механика и принципы относительности. Некоторым пророком анафемы последнего явился профессор физики МГУ Аркадий Климентьевич Тимирязев [267] — сын «большого» (Климентия Аркадьевича) Тимирязева [268] . Однако до «48 года» в физике дело не дошло, причем сами физики объясняли это тем, что в это время они доказали и свою необходимость, и продемонстрировали истинность самого принципа относительности созданием атомной бомбы.

267

Тимирязев Аркадий Климентьевич (1880–1955) — физик, профессор МГУ, приемный сын биолога К.А. Тимирязева (1843–1920). Известен отрицанием теории относительности и квантовой механики.

268

Тимирязев Климентий Аркадьевич (1843–1920) — естествоиспытатель, один из основоположников русской научной школы физиологии растений, член-корреспондент Петербургской АН (1890), член-корреспондент РАН (1917). Раскрыл закономерности фотосинтеза как процесса использования света для образования органических веществ в растениях. Пропагандист теории Ч. Дарвина. Решал многие проблемы, связанные с земледелием, теоретической основой которого считал физиологию растений.

В химии пятая колонна, во главе с доктором химических наук Г.В. Челинцевым, нашлась. Последний тщился сыграть в химии роль Лысенко, создал свою «новую структурную теорию», погромно напал на некоторых химиков, высказывавших на страницах журналов одиозные, с его точки зрения, теоретические воззрения. Известна наша с ним жестокая дискуссия, оставшаяся в химических журналах того времени, которую я вспоминаю не без удовольствия: мне приятно ощутить себя удачливым бойцом. Однако это нападение и «подведение базы» диалектического материализма под теоретическую химию не было поддержано, а моя собственная участь (я в 1951 г. был избран президентом Академии наук СССР, о чем позднее) поразила этого претендента на лавры Лысенко настолько, что он начал сильно пить и вскоре умер.

Вернусь к работе Комитета по Сталинским премиям. На заседании в 1948 г., происходившем уже после постановления Совета Министров СССР о строительстве МГУ (об этом позже), я чувствовал необходимость выразить Сталину благодарность за это решение, так много значившее для нас, работников МГУ, а как теперь ясно, и для всей страны. Когда заседание окончилось, и Сталин еще стоял за председательским столом, я подошел к нему и кратко горячо поблагодарил за МГУ. Его ответ был еще короче, и я его помню дословно: «Исполняю свой долг», — сказал он.