На карте не значится
Шрифт:
– Пошли, - глухо согласился Борщенко.
В ОБЛИЧЬЕ ВРАГА
К двум часам дня Борщенко явился к главной канцелярии. Он не сумел отвязаться от Шакуна. Тот говорил:
– Ты же, Павел, не знаешь немецкого языка. Без меня еще пристрелят тебя ни за что, ни про что.
У входа стоял эсэсовец с автоматом. Немедленно явился второй эсэсовец. Шакун объяснил;
– Мы - по вызову.
– К штандартенфюреру вызывался только Бугров,- сказал эсэсовец.
– Ты не вызывался.
– Но я буду нужен как переводчик, - уверенно заявил Шакун.
Эсэсовец ушел для выяснения. Вскоре он вернулся и провел Борщенко и Шакуна в вестибюль.
– Ждите здесь!
– приказал он.
Ровно в два часа из жилой части здания в вестибюль вышел Реттгер. Он на ходу глянул на вытянувшихся «смирно» Борщенко и Шакуна, брезгливо поджал губы и прошел в кабинет.
Минуту спустя через вестибюль, ни на кого не глядя, в сопровождении автоматчика, прошел Рынин.
Борщенко еще со вчерашнего вечера готовил себя к встрече с Рыниным, но беспокойные мысли угнетали его все больше: «Ну как я погляжу ему в глаза в этом обличье?.. Поймет ли он?..»
Борщенко взволнованно начал прохаживаться по вестибюлю, но дежурящий у дверей эсэсовец хмуро приказал:
– Стань к стене, не мотайся перед глазами!
– Павел!
– позвал Шакун.
– Иди сюда. Стой тихо.
Спустя несколько минут в кабинет к штандартенфюреру впустили Борщенко и Шакуна.
Реттгер, с огромным карандашом в руке, сидел за столом.
– Ближе, ближе!
– приказал он.
Борщенко и Шакун подошли к столу.
Рынин молча стоял у окна.
– Вот, Рынин, вы отказываетесь работать на нас, а другие ваши соотечественники охотно согласились! Посмотрите!
Реттгер указал на стоявшего «смирно» Борщенко.
Рынин, до этого не обративший внимания на вошедших, поднял голову.
При виде Борщенко в форме охранника, рядом с рыжим зубастым власовцем, у Рынина глаза полезли на лоб.
– Борис Андреевич, здравствуйте!
– поздоровался Борщенко и без паузы произнес дальше заранее продуманную им фразу: - Вам надо принять предложение полковника о работе.
Борщенко предполагал, что Рынин должен будет задуматься над словами вам надо, и произнес их подчеркнуто.
Рынин медленно подошел к Борщенко вплотную и стал в упор его разглядывать.
Сомнений не было. Перед ним стоял помощник капитана «Невы» - Андрей Васильевич Борщенко. «Продался… Ах негодяй!»
Обычно невозмутимое лицо Рынина густо покраснело. Он поднял руку и тяжело ударил Борщенко по лицу.
Борщенко отшатнулся не столько от боли, сколько от жгучей обиды.
Рынин, весь пылая от возмущения, вытащил из кармана платок, брезгливо вытер руку и гадливо отбросил платок в сторону. Затем, круто повернувшись, подошел к столу.
Прямо глядя в лицо Реттгера, он медленно сказал:
– Вот что, полковник! Если вы намереваетесь добиваться своего с помощью подобных трюков, - напрасно стараетесь!
– Продолжая говорить по-немецки, Рынин обернулся к Борщенко.
– А содействие таких вот черных изменников ничего, кроме омерзения, не вызывает! Слушайте вы, гнусный предатель…
Реттгер раздраженно перебил:
– Что вы распинаетесь в пустоту, Рынин? Адресуйтесь к нему по-своему. Вам-то уж следовало бы знать, что, кроме русских слов, он других не знает.
Все еще бледный, Борщенко, силясь овладеть собой, повернулся к Рынину:
– Борис Андреевич, я могу говорить только по-русски… Я еще раз повторяю: вам надо дать согласие на работу. В этом очень заинтересованы все мы.
– Что он говорит?
– спросил Реттгер Шакуна.
– Он, господин штандартенфюрер, просит его работать у вас, говорит, что здесь это для всех поголовно очень интересно.
– Тьфу, дурак!
– рассердился Реттгер и стал ждать, что будет дальше.
Рынин посмотрел на Борщенко, медленно прошел к креслу и сел, прикрыв рукою глаза.
Реттгер пристально наблюдал. Он заметил, что в настроении Рынина неожиданно что-то переломилось. Кажется, на него действительно подействовали слова Бугрова.
В настроении Рынина и на самом деле произошла перемена. Закрыв ладонью глаза, он думал. Думал анализируя. Думал так, как привык думать, проверяя связи и явления. Почему Борщенко скрывает свое отличное знание немецкого языка? Оно же только способствовало бы карьере предателя. А он скрывает и просит не выдать его в этом («Я могу говорить только по-русски»)… Догадка, что Борщенко только играет роль перебежчика, вдруг, как молния, озарила сознание Рынина… Но тогда в словах «вам надо», которые Борщенко дважды подчеркнул, скрыт особый смысл. Значит, кто-то («все мы…») предлагает ему дать согласие на работу… Кто и для чего?..
Мысли Рынина оборвал Реттгер:
– Так что же, Рынин? Значит, вы отказываетесь, категорически и раз навсегда? Или вы еще подумаете?
Рынин поднял голову и с нескрываемой ненавистью посмотрел на Реттгера.
– Я еще подумаю, - сказал он глухо.
– Ну, вот и хорошо…
Реттгер повернулся к Борщенко.
– Можешь идти, Бугров, и далеко не отлучайся. Ты
еще будешь мне нужен.
Оправившийся Борщенко стоял прямо, вытянув руки по швам.
– Переведи ему, обалдуй, что я сказал! И убирайся. Да помоги ему устроиться!
Шакун схватил Борщенко за руку и потащил к двери.
– Пойдем, Павел! Я тебе сейчас буду помогать!..
Глядя им вслед, Реттгер думал: «А этот Бугров кое-что стоит.,. Его надо держать около себя, пока нужен Рынин…»
ПРЯМОЙ РАЗГОВОР
К восьми часам вечера Борщенко явился к майору Клюгхейтеру. Охранник провел его через вестибюль и, предварительно постучав, впустил в кабинет майора.
Клюгхейтер сидел в кресле, с книгой в руке.