На кладбище Невинных
Шрифт:
Между тем рассвело. Аббат плотно позавтракал, но уговорить Анри проглотить хоть кусочек омлета так и не удалось. Пора было ехать. Анри с трудом встал на ноги. Он не был труслив, но предстоявшее ему в полиции требовало не смелости, но стойкости духа, а её ему сейчас куда как недоставало. Роковое известие совсем обессилило его, разрушило надежды на счастье, просто подкосило. Он бездумно, не рассуждая, ринулся к аббату Жоэлю, просто чувствуя, что тот — единственная опора в обрушивающемся вокруг него мире. Он считал Сен-Северена человеком чистым, но только сейчас в полной мере ощутил его духовную мощь: Жоэль одним прикосновением смягчал горе сердца, одним присутствием успокаивал скорбную душу.
Они направились в полицию в карете де Кастаньяка, у подъезда столкнулись с банкиром
Труп несчастной жертвы злобного маньяка лежал в полицейской мертвецкой за конюшней. Едва сняли простыню, как банкир и герцог в ужасе попятились, потом отвернулись и торопливо отошли, а несчастному Анри не помогло и присутствие аббата. Он медленно осел на пол и потерял сознание.
Жоэль же де Сен-Северен, к его собственному изумлению и к удивлению полицейских, сохранил не только твёрдость духа, но и незыблемую телесную крепость. Он передал нашатырную соль сержанту, пытавшемуся помочь де Кастаньяку, сам же внимательно разглядывал тело Люсиль, то самое, что ещё недавно предлагалось ему на весьма выгодных для него условиях. Лицо девицы было синюшным, под глазом на скуле багровел кровоподтёк. У Розалин такого не было. Ниже шеи на теле кожи не было. Не было и тех частей, что отличают женщину от мужчины. Больше того — с верхних частей ног были срезаны значительные части плоти, а те, что оставались на скелете, были похожи на куски варёного утиного мяса. Судя по всему, тело было облито чем-то вроде кислоты. Были и другие детали, при указании на которые морщились даже полицейские чины, и из которых аббат Жоэль заключил, что девица, жаждавшая блудных утех, перед кончиной их получила сполна.
Аббат тихо поинтересовался у высокого сержанта, стоявшего рядом, о каком кощунстве говорилось, когда был обнаружен первый труп?
— На спине девиц негодяй вырезает кресты.
Отца Жоэля передёрнуло.
Неприязнь и презрение к юной мерзавке до сих пор поддерживали дух аббата в равновесии, но едва он взглянул на стонущего Анри, сердце Жоэля заболело. Банкир попросил разрешения глотнуть свежего воздуха, и был выведен герцогом де Конти на двор. Вскоре к ним присоединились и остальные. Банкир поморщился, когда речь зашла об организации похорон, но мсье де Кастаньяк не успел стать мужем мадемуазель, и потому эта неприятная процедура была обязанностью опекуна. Было видно, что Тибальдо тяжело.
Его светлость герцог де Конти в трудную минуту, надо сказать, проявил себя истинным другом, заявив, что все заботы возьмёт на себя: сейчас же пошлёт за Камилем д'Авранжем и за Реми де Шатегонтье, он просил их помочь, они оба здесь совсем неподалёку, у Робана, один съездит на кладбище и все устроит с похоронными принадлежностями, другой позаботится об отпевании, а сам он, Габриэль, будет распорядителем похорон. Банкир растроганно кивнул.
— Благодарю вас, Габриэль, благодарю вас.
Его светлость спешно отправил слугу с поручениями.
Между тем предстояло выяснить последовательность событий. Сержант полиции Филибер Риго уже допросил портниху мадемуазель, успел побывать в театре и даже побеседовать с подругами Люсиль. Теперь предстояло свести имеющиеся сведения воедино. Картина получалась следующая: мадемуазель де Валье покинула гостиную мадам де Граммон в сопровождении подруг — Аньес де Шерубен, Женевьёв де Прессиньи и Мадлен де Жувеналь. Все девицы были едины в свидетельстве о том, что возле Королевского моста мадемуазель покинула их, сказав, что намерена посетить мадам де Виэль, свою тётку. Однако Флора де Виэль категорически утверждает, что в тот вечер племянница к ней не приходила, да и не обещала прийти вовсе. Слова мадам подтвердили и лакеи, и камердинер, и дворецкий.
В эту минуту в комнату вошли Реми де Шатегонтье и Камиль д'Авранж.
Лейтенант полиции приветствовал гостей и продолжил. Накануне мадам Флора чувствовала себя неважно, она давно и безнадёжно больна, приходил доктор, и вся челядь не знала покоя, все были на ногах.
— Приди мадемуазель Люсиль к мадам де Виэль, её, конечно, заметили бы. Затем через
— Нет-нет, это известно, — слабый голос Анри де Кастаньяка был еле слышен, — расскажите же им, Жоэль.
Аббат де Сен-Северен сообщил инспектору, что упомянутая особа после полуночи была у него. Все обернулись к аббату. Он не знает, сообщил отец Жоэль, в какое время она пришла, это может сообщить его дворецкий, Франческо Галициано. Они не договаривались о встрече, и по его возвращении от маркизы де Граммон ему было сообщено, что некая женщина дожидается его в гостиной. Мадемуазель была обеспокоена тягостными предчувствиями перед своей свадьбой, задала несколько духовных вопросов и исповедалась. Вскоре она покинула его дом и направилась, как он понимает, к своему опекуну.
— Сказала ли она что-нибудь, что проливало бы свет на её гибель? — полицейский задал этот вопрос осторожно и весьма вежливо, отдавая дань уважения не столько духовному сану, сколько аристократической красоте и изяществу аббата и его полному спокойного достоинства поведению: ведь мсье де Сен-Северен был единственным, кто вёл себя в мертвецкой, как мужчина.
Аббат вздохнул и решительно ответил:
— Думаю, что если бы я даже нарушил тайну исповеди и сообщил вам каждое слово, сказанное мадемуазель, вы едва ли извлекли бы хоть что-то полезное. Она собиралась замуж и не ждала смерти.
— Согласен, — густым баритоном устало подтвердил Тибальдо ди Гримальди, — дорогой мы разговаривали о деталях свадебной церемонии, она спрашивала, приглашать ли на свадьбу старую графиню де Верней и посылать ли приглашение герцогу д'Арленкуру, интересовалась меню свадебного ужина. Никаких странностей я не заметил.
— Простите, мсье ди Гримальди, — в тоне полицейского снова звучало уважение, но теперь оно относилось к дорогому жюсокору банкира с шитым золотом позументом по краям обшлагов, драгоценной бриллиантовой булавке в шёлковом галстуке и баснословной цены перстням, — а не заметили ли вы того раздражения в мадемуазель, о котором говорят слуги?
Банкир задумался, потом покачал головой.
— Нет, не заметил. Люсиль всегда умела владеть собой, но челядь за людей не считала. Однако если у неё было дурное настроение, я бы об этом не узнал. Буду откровенен с вами, лейтенант. Я — старый холостяк, и просьба моего приятеля Таде де Валье стать опекуном его дочери была мне в тягость. Если бы её тётка была покрепче здоровьем… — Тибальдо вздохнул. — Я не умею находить общий язык с девицами её возраста. Я никогда не претендовал на её откровенность, да и не знал бы, что делать, реши она открыть мне душу. Я следил, чтобы ей аккуратно выплачивались причитающиеся проценты с её капитала, раз в неделю заезжал осведомляться, как дела, иногда покупал билеты в оперу. Всё остальное время она была предоставлена самой себе, но я не слышал о мадемуазель Люсиль ничего компрометирующего и потому считал её особой весьма здравомыслящей. Она согласилась вступить в брак с Анри де Кастаньяком, человеком безупречной репутации, и это решение очень подняло её в моих глазах. Но мне трудно ответить на ваш вопрос о женских чувствах. Я в них не разбираюсь.