На корабле полдень
Шрифт:
– Это точно моя сестра... Она действительно биолог... Высококлассный! – Меня буквально затопило гордостью.
– Кандидатура Полины была тем более подходящая, что она, по удивительному стечению обстоятельств, в это время как раз находилась на Грозном. Но ГАБ ее персону не утвердило... Решили, что у нее хроническое переутомление, потому что тесты по здоровью у нее были не очень... Вместо вашей сестры штатным биологом экспедиции назначили доктора Афину Железнову...
Я задумался. Не было ли среди подруг и коллег Полины
– Впервые о такой слышу, – признался я.
Засядько торопливо продолжал, как будто меня и не было рядом.
– Ну а я с коллегой Глебом Розалиновым был обязан ее охранять... Розалинов жизнь отдал, когда на товарища Железнову какой-то там... плезиозавр, что ли... посягнул, – Засядько помрачнел, как видно залип в тенетах неприятных воспоминаний. – Так вот Афина... Мы уже улетали, а она настояла, что они с мужем могут на несколько часов остаться – бабочек там, видите ли, ловить... Ну мы не против были... Они ведь лица гражданские, задачу выполнили, звездолет у них, "Эйлер", был такой шикарный, совершенно исправный... Улетели мы. А потом оказалось, что Афина... В общем, погибла...
Я как мог осмыслил его рассказ. И не смог удержаться от вопроса.
– Ну... Ну и?
– Так вот я узнать хочу, – в глазах Засядько заплясали искорки. – Полина-то ваша как?
– Ну... Мнэ-э, – я замялся. Это был, наверное, самый неожиданный вопрос, что мне задавали за последний месяц. – Полина ничего... Жива... Недавно ее слышал... Недолго, пару минут.
– Жива? Камень с плеч! Хоть Полина жива... Ей повезло... А вдруг вместе с Афиной и Полина бы?.. Со всем Грозным... Как бы я смог теперь вам в глаза смотреть? Каково бы это было?
Я согласно закивал. Мол, понимаю. И слава Богу. И жаль, что та самая Афина с такой вот редкой фамилией погибла...
Не знаю, до чего бы мы с этим экзальтированным Засядько договорились, как вдруг на соседней кровати в сознание пришел, а точнее было бы сказать "забрел", Дидимов-Затонский.
Он заворочался на матрасе. Застонал. Когда я подъехал к нему на своем медбратском кресле, он воззрился на меня осмысленным взглядом много пережившего человека и сказал, обращаясь, впрочем, не ко мне, а к Засядько.
– Тёма, мать твою...
– Да, Виктор Ростиславович? – Засядько встал, подскочил к кровати Дидимова-Затонского и воззрился на того с нежностью и надеждой.
– Я вижу, – речь давалась майору с трудом, припоминаю, я сам говорил так же в разгар сильной ангины, – Вижу... Наши... Про нас... Не забыли...
– Да-да, это пилот-истребитель, Пушкин его фамилия... У него сестра талантливая, Полина, – затарахтел Засядько.
Майор Дидимов-Затонский выставил вперед исчерченную глубокими линиями ладонь, словно эта ладонь должна была не только заткнуть Засядько рот, но и вообще – закрыть всё пространство от акустических колебаний.
– Потом...
Засядько застыл. Как будто услышал что-то непотребное.
– Но я не могу! Это же секретное дело... Сверхсекретное! – Убежденно возразил он.
– Отставить "не могу"... Я приказываю... Отдать... Ему... Пусть скопирует... – повторил Затонский, указывая в мою сторону скрюченным пальцем, будто я был не человеком из плоти и крови, а картонным манекеном-зазывалой с крыльца книжного магазина.
Засядько помрачнел лицом. Умолк – как видно в тишине ему было легче смириться с волей старшего по званию.
Он заковылял к встроенному в стену стеклянному шкафчику. Достал оттуда свои форменные брюки, местами изорванные, местами в пятнах засохшей крови. Произвел какую-то неразличимую манипуляцию с пряжкой ремня и извлек из нее твердотельный накопитель величиной с монету.
– Держите, – сказал он мрачно. – Дело номер двадцать четыре. Совершенно секретное.
– Благодарю, – сказал я.
Больше всего на свете я ненавижу всё совершенно секретное. Может быть, поэтому я и пошел в пилоты?
Не успел я возвратить Засядько его твердотельную прелесть, как дверь палаты распахнулась и в полосе белого света показалось гладковыбритое лицо Сержанта.
Глаза его жизнерадостно сияли.
"Неужели коньячку тяпнул?" – С тоской подумал я.
Но дело было не в коньячке.
– Вы мне нужны, Шура... Срочно... А потом, буквально через десять минут, вы сможете вернуться к своим товарищами. Да и вообще, имейте в виду, что с этой минуты за их здоровье и судьбу отвечаете вы... Похоже, вы еще не привыкли к этой мысли.
Я обернулся и поглядел на Засядько – дескать, вы слышали? Отвечаю я. Значит, слушайтесь меня теперь, как дети отца.
Походкой страшно авторитетного перца я проследовал за Сержантом. Мы оказались в той же комнате с лазурью на потолке, где я уничтожал несвежие конфеты. Только теперь всё в ней несло следы сверхбыстрых сборов.
А на письменном столе важной персоной стоял синий походный рюкзачок, судя по взгорбленному рельефу его стенок набитый до отказа.
– Я, собственно, хотел попрощаться, – бодро произнес Сержант.
– Попрощаться? А куда... вы?..
– В таких случаях моя бабушка Матрена Афанасьевна говорила "не закудыкивай дорогу".
– А если серьезно?
– А если серьезно, за нами выслан транспорт.
– Выслан наследниками Вохура? – Попробовал угадать я. – Учителем Калишем?
Сержант поглядел на меня, как глядели иные кадеты пятого курса, когда я вдруг в разговоре упоминал их пассий из времен, когда они были курсе на первом. "Ты б еще маму вспомнил", – вот что значил этот взгляд.