На корабле полдень
Шрифт:
Глава 11. Сержант дарит подарки
Август, 2622 г.
Лиловая Башня
Планета Глагол, система Шиватир
Палата на двоих была оборудована – нет, не по последнему слову медицинской науки, а где-то по предпоследнему.
Я знаю в этом толк – ведь бывал и ранен, и тяжело ранен, а в госпиталях всегда есть время поупражняться в приметливости...
Обе кровати стояли изножьями к двери. (Кожемякин как-то говорил, в Большом Муроме такое расположение
Там же, посреди этого бедлама, восседал, так сказать, медбрат.
Мое "так сказать" не просто так. Меньше всего ладный, плечистый и породистый манихей с внешностью отлично питавшегося пехлевана (не тот ли это Сиаман, о любовных похождениях которого поведал Сержант?) походил на труженика медицинского конвейера.
Борода по грудь.
Густые немытые кудри.
Одежда в стиле "одинокий ковбой", не то чтобы совсем уж грязная, просто далекая от всякого намека на стерильность.
Измазанные грязью вибрамы на зеленой подошве – в таких удобно ходить по осыпям.
А на шее – красный шарф из набивного ситца, такие я видел на многих учениках Вохура, они незаменимы в условиях сильной пыльной бури...
Сержант поприветствовал медбрата на фарси и представил ему меня.
Я не включал переводчик – ведь в этом вроде не было пока необходимости. Моих приватных запасов фарси хватило, чтобы понять: меня назвали "искренним человеком", "желающим больным добра".
Медбрат просиял – как видно заждался, пока его кто-то сменит. Он уступил мне свое кресло и энергично засеменил к двери.
Я наконец-то смог не торопясь рассмотреть людей, которые-то, по сути, и привели меня сюда, в эту обитель прикладного свободомыслия..
Тот, что лежал слева от меня, был вызывающе молод, у него было некрасивое худое лицо хронического хорошиста и тощее длинное тело несостоявшегося легкоатлета.
Он глядел на меня немигающим полумертвым взглядом. Вся его фигура выражала болезненную безучастность.
"Это Засядько... Артем", – догадался я.
А второй, тот, что лежал справа, ему было на вид лет пятьдесят пять, мирно спал, густо облепленный датчиками. Пожалуй, он годился мне в отцы.
Лицо папаши было бледным, припухшим и осунувшимся. Я бы даже сказал, у этого лица не было выражения – даже выражения сонной безмятежности. Его руки, мускулистые и густо оволошенные, как у гориллы, бессильно лежали на белом одеяле. "Это наверняка Дидимов-Затонский", – догадался я, припоминая данные из своего планшета.
– Вы тут располагайтесь, Саша... Поговорите пока с Артемом, – Сержант жестом указал на молодого. – Характер у него плохой, но в душе парень добрый и совестливый... Через пару минут он должен прийти в себя, ему только что вкололи пробуждающее лекарство... А я к вам через двадцать минут вернусь.
С этими словами Сержант загадочно улыбнулся. В ту минуту он, согнувшийся как будто в поклоне, походил на хитрована-визиря из исторического романа о простодушном древнем правителе Мириде, его обожала моя возлюбленная Исса...
– Если что, вон та кофемашина исправна. Опытным путем установлено, она делает отличный кофе-глясе... Особенно если сахар выставить на половинный.
Не успел я сделать глоток из бумажного стаканчика, как молодой генштабист по имени Артем Засядько пришел в себя.
Это выглядело странновато. Он не то чтобы "открыл глаза" – глаза у него были открыты всё это время. Просто в них вдруг появилось выражение нарождающейся осмысленности.
– Доброе утро, – сказал я.
– Доброе, – просипел он.
Затем потянулся. Приподнялся. Обеими руками взъерошил серый ежик у себя на голове.
Повернулся ко мне. Спустил с кровати на мохнатый коврик, к слову, далекий от всякой белоснежности, свои длинные ноги (на Засядько была больничная пижама с липучками на спине и аккуратными дырками для датчиков и катетеров, я в такой, конечно, леживал во дни иные).
– Так вы офицер! Боже мой, утро действительно доброе! Будем знакомы! – Он протянул мне прохладную руку.
Я охотно ответил на его полумертвое рукопожатие.
– Александр Пушкин. Гвардии старший лейтенант, истребитель, комэск второго гвардейского авиакрыла. Нахожусь здесь по заданию, связанному непосредственно с вами, товарищ капитан.
– Господи... Как же это здорово! Как здорово! В мой день рожденья! – Артем поглядел в потолок, словно надеялся увидеть прямо там свою натальную звезду.
– Что ж... Поздравляю! – сказал я.
Однако тема дня рожденья – неожиданно для меня – развития не получила.
– Как это здорово! Что старший лейтенант! Что комэск! Что родные ВКС... –бормотал Засядько, экстатически зажмурившись. Но потом, словно бы что-то вспомнив, стал вдруг серьезным и поглядел на меня очень требовательно. – Постойте, Александр Пушкин... А есть ли у вас жена?
– Жена? Пока нет! Но есть невеста.
– А сестра?
– Сестра есть. Зовут Полиной, – сказал я недоуменно. – А при чем здесь... это?
– Это важно! Очень важно!
– Что именно важно? – Спросил я, призывая к себе на помощь всё свое терпение. Ведь общаться с больными, даже когда это не психически больные, задача – требующая стойкости.
– История была! В мае! Вообще-то секретная, но теперь... – Засядько махнул рукой. – Но теперь уже не важно... Ягну... Вы ведь знаете ягну?
Я кивнул. Кто же не знает старика Ягнского?
– Ягну собрались взорвать систему Секунда и сжечь планету Грозный... А начальство решило, что пока есть время, надо с Грозного снять какую-то ценную фауну. Для акселерации, что ли... Я тут не эксперт... Нужен был квалифицированный биолог, и срочно, счет там шел на дни... Было несколько кандидатур. Среди них – Полина Пушкина.