На корабле полдень
Шрифт:
Но вернемся к Сержанту.
В самом начале своего побега он планировал вернуться на космодром, куда сел привезший их звездолет.
"А вдруг у меня паранойя? – Думал Борис Борисович. – А если те спецназовцы – друзья? Если они ничего плохого не хотели, просто связь пропала? А вдруг ученые наши просто задержались, замешкались с этими самыми флюоресцирующими камешками?"
Однако день шел за днем и Сержантом овладевала уверенность, что на космодром ему не надо. Что перспектива провести остаток жизни в каменном мешке реальна, даже если ему повезет
Ведь его поведение, если поглядеть на ситуацию злыми глазами ГАБовского дознавателя, выглядит не просто сомнительно, а прескверно!
Бросил товарищей, сбежал, якобы запаниковал...
Куда сбежал? Действительно ли запаниковал? Что делал все эти долгие дни? А что если был перевербован? А что если подвергся глубокому внушению, ведь всем известно, какие в Конкордии умелые мозгоправы!
А Глагол, тем временем, был прекрасен, свеж и непостижим.
У Сержанта была конкордианская карта и карта та, в отличие от досье, оказалась в целом точной. По карте ему удалось набрести на оазис в пустыне, лежащей к югу от Котла.
Там он жил в пальмовой роще. Мое удивление по поводу этой невероятной, с моей точки зрения, детали, Сержант прокомментировал довольно резко: "Не верите? Ваше дело."
Роща успокоительно скрежетала над Сержантом своей жесткой листвой. Питался он финиками, которые просто так падали на землю (а иногда до земли не долетали, зависая в полуметре над ней). И водой, которая была не аномальной, а обычной.
Затем он отправился еще дальше на юг – пустыня была девственно-желтой, бесконечно прекрасной и совершенно неопасной.
Через пять дней он добрел до другого оазиса, где встретил... оборванных, но счастливых манихеев!
Сам Сержант признался мне, что от голода и необычайных обстоятельств был не в себе. Поэтому даже неумелые неофитские проповеди – про двойного Бога, про даймонов-помощников, про обитель зла – принял неожиданно близко к сердцу (неожиданно для православного, разумеется).
Манихеи – они были простыми мужчинами и женщинами из сословия демов – отвели его к учителю Вохуру.
Тот в два счета вылечил Сержанта от дизентерии и приступов астмы, которая началась у него в пустыне, при помощи приспособления, похожего на флейту с двумя дырочками. А заодно залепил его душевные раны пластырем всепонимания и всесочувствия...
В общем, Сержанту у манихеев понравилось.
При всей неустроенности быта у них было то, чего у самого Сержанта не водилось с дошкольного возраста: свобода поступать по-своему. И радость от осознания этой свободы.
Они предстояли Вселенной, полной чудес и загадок.
Они познавали ослепительные тайны Природы.
Они любили жизнь, и пили ее жадными глотками, потому что знали: в полях, густо засеянных аномалиями, смерть не спускает с них глаз.
В общем, Сержант решил остаться.
– Учитель Вохур... – я покачал головой. – А знаете ли вы, Борис Борисыч, что мне тоже посчастливилось водить с ним знакомство? Я находился в составе
Сержант поглядел на меня с уважением.
– И даже так? – Улыбнулся он.
– Учитель Вохур произвел на меня гораздо большее впечатление, чем я был склонен признать. Пожалуй, я бы с удовольствием пообщался с ним еще раз. У меня к учителю немало вопросов... И все исключительно философского свойства!
Сержант вновь улыбнулся – понимающе и чуть снисходительно. Словно хотел сказать: "Кто же не хочет выиграть в лотерею? Все хотят, ясное дело..."
– В общем, при случае передайте уважаемому учителю, что я много раз вспоминал ту нашу встречу...
– Сами передадите, когда умрете, – с манихейской простотой заметил Сержант. – Учитель стал Светом сорок четыре дня тому назад.
Я вздрогнул. "Неужели?!"
– Царствие небесное, вечный покой, – ошарашенно пробормотал я.
– Он знал о своей судьбе. И умер в радости, – Сержант кивнул каким-то своим мыслям.
– А как же его последователи? Я имею в виду, жители Большого Гнезда? Они, наверное, очень переживали?
Сержант опустил глаза. Как видно, подбирал самую нейтральную формулу.
– После смерти учителя жители Большого Гнезда разделились. Одна часть, под управлением учителя Калиша, поднялась на поверхность при помощи уже знакомого вам Водопада. Меньшая часть осталась в Большом Гнезде...
– То есть раскол? – Удивился я.
– "Раскол" сказано, пожалуй, слишком громко. Здесь всегда было два десятка разных фракций, групп, течений... Недаром в Конкордии шутят "Два манихея – три падишаха", – Сержант лукаво усмехнулся. – Я бы сказал, манихей всегда осуществляет свою свободу так, как ее понимает...
Я согласно кивнул.
Чай был допит, коробка с печеньем опустела, а стол покрыли скомканные бумажные юбочки из-под трюфелей. Мое доверие к Сержанту окрепло и напиталось симпатией. Я с неохотой признался себе, что самое время вспомнить о потерянных генштабистах.
– Я уверен, уважаемый Борис Борисович, что вы достаточно проницательны, чтобы догадаться, что именно я ищу здесь.
Сержант горделиво осклабился.
– Полагаю, вы ищете своих коллег, русских офицеров.
– Верно! Они ведь у вас?
– Да. И, уж поверьте мне на слово, если бы не я с моими безупречными воинами, вы бы этих двоих больше никогда не увидели...
– Двоих? – Как я ни уговаривал себя не таращить на Сержанта глаза, у меня ничего не получилось.
– Да. У нас тут двое ваших. А двое других – погибли.
Мое лицо окаменело и я ничего не мог с этим поделать.
– При каких обстоятельствах, хотел бы я знать?
– Они влетели на своем бронеавтомобиле в аномалию, которую у вас называют гравимагнитным осциллятором, – рассказал Сержант. – Машину подбросило, разломало пополам. Двое погибли сразу же. И если бы мы не гнались за этой машиной, погибли бы и двое раненых...