На край света
Шрифт:
— Чукчи идут! — сообщил Сидорка.
— Много ли?
— Много.
— Беги вниз! Поспешим к приказному.
Друзья побежали к кочам. Встретившиеся Материк и Прокопьев последовали за ними. Едва четверо охотников поднялись на коч, как копья чукотских воинов уже замелькали около ущелья. «Что делать? — думал Дежнев. — Пресной воды взять не успели. Остаться — биться с чукчами».
Дежнев оглянулся.
Ватаги обоих кочей ждали его команды. В море чернел высокий остров. Дежнев круто обернулся в сторону «Медведя».
— Эй! Вятчанин! — крикнул он. — Как твой хозяин?
— Ничего, отходит, — ответил Вятчанин.
— Лука! Будешь старшим. Катай якоря! Плыть к острову!
Ватаги засуетились. Заскрипели вороты. Захлопали поднимаемые паруса. Подбежавшим к берегу чукчам не с кем было сражаться. Кочи ушли.
— Еще подумают — мы испугались, — недовольно проговорил Иван Зырянин, занося весло.
— Лишь бы ты сам, мил человек, знал, что не боишься, — ответил Фомка.
— Здоровую трепку мы б им задали, — с сожалением вздохнул Степан Сидоров.
— Пустое мелете, — сурово произнес Дежнев.
Однако скоро он снова взглянул на Зырянина с Сидоровым и, несколько смягчившись, сказал:
— А ну, подумаем, робята, хоть малость. Впервые мы сюда пришли. Худое сделаем — вражду посеем. А где черт не сеял, там он и не пожнет! Кто знает, сколько раз нам идти этим путем!
— Да мы так, по глупости болтали, дядя Семен, — виновато ответил Зырянин. — Обидно показалось, что чукчи в драку лезут, а мы уходим…
— Так-то вот, милый. К добру, брат, всегда гребись, а от худа шестом суйся.
Дежнев поднялся на мостик.
Начальник стражи Михайла Захаров подошел к творилу поварни и отпер замок. Отбросив творило, он крикнул:
— Эй! Выходи двое на проминку!
После короткой перебранки двое анкудиновцев торопливо вылезли из поварни.
— Ходить будете здесь, на носу, до мачты, — сказал Захаров. — Вам следить за ними неоплошно, — прибавил он, обращаясь к стоявшим на страже Евтюшке Материку и Бессону Астафьеву.
Один из анкудиновцев, лохматый мужик с медно-красной морщинистой шеей, зевнул и, поворотясь к стражникам спиной, стал осматриваться. Второй пленник, Калинко Куропот, человек лет за сорок, подошел к Евтюшке Материку и слегка дернул его за полу кафтана, приглашая в сторону.
— Испить бы, — произнес он, подмигивая Евтюшке, — горько в глотке-то после морской водицы. Наглотался…
Евтюшка вопросительно взглянул на Михайлу Захарова.
— Дай воду, — нарочито сурово ответил Захаров. От него не укрылось подмигивание Куропота.
Евтюшка подтолкнул Куропота за парус, где стояла бочка с пресной водой, и подал ему ковш. Куропот едва слышно прошептал:
— Евтюшка, это ж я тебе и Ивашке весло, а потом и ведро в море скинул. Слышь, это я их скинул!
«Ты?» — чуть было не вскрикнул Евтюшка, но Куропот закрыл ему рот.
— Тише, дурень! — прошептал он ему в самое ухо. — Наши услышат — убьют меня. А я с вами…
Услышав шаги сотоварища, Куропот отпрянул от Материка и торопливо принялся пить.
…Дежнев беспокойно вглядывался в идущего сзади «Медведя».
«Федя-то мой по здорову ли? — думал он. — Что, бишь, ответил мне Вятчанин? Отходит-де… Как это — «отходит»? Лучше ему? Или он хотел сказать — умирает, мол? Отчего это я понял тогда, что лучше ему? А вдруг умирает? Может быть, умер уже…»
Лоб Дежнева покрылся холодным потом.
— Бессонко! — почти крикнул он Астафьеву. — Бессон, что Вятчанин давеча ответил мне про Федю? Тоже не знаешь? Эй! Сидорка! Роняй парус!
— Что случилось? — беспокойно спросил Афанасий Андреев, подходя к Дежневу.
— Обождем «Медведя». Про Федю узнаю. Жив ли он, сердешный! Сердце болит… — ответил Дежнев.
Впервые Андреев услышал, что голос его дрогнул.
3. Киты
— Говоришь, лучше ему? — нетерпеливо крикнул Дежнев Луке Олимпиеву, когда «Медведь» приблизился к «Рыбьему зубу».
— Лучше! Коли не было яду, здрав будет!
— Ты меня утешил. Уте-шил, го-во-рю! Не отставай! — прокричал Дежнев и, обернувшись к Афанасию Андрееву, облегченно вздохнул. — Хоть немного отлегло от сердца.
— Бедный Федя! — покачал головой Андреев. — Снова ему не повезло.
— Дядя Семен! — вдруг вскричал Иван Нестеров. — Глянь-ка, что там за чудо!
— Чудо?
— Вон! Вода из моря вверх бьет. Батюшки! Зверь всплывает!
— Кит, — спокойно ответил Дежнев.
— Кит?!
— А ты, ростовский лапшеед, небось думал: вот чудо-корыто плывет да в небо плюет, — сострил Сидорка, безжалостно глядя на свою оробевшую жертву.
Когда смех затих, Сидорка продолжал с невинной миной:
— Где же ему, Ивашке, было кита видеть? В их ростовском государстве моря-то нету. Было у них одно озеро, да и то, сказывают, сгорело. Ростовцы, вишь ты, его соломой подожгли!
Смех поднялся пуще прежнего. Нестеров добродушно-растерянно улыбался.
Солнечные лучи прорвали гряду облаков и брызнули по морю. Волны, только что казавшиеся свинцовыми, позеленели и заиграли веселыми отсветами. Тут мореходцы увидели, как в полусотне саженей всплыла черная чудовищно огромная глыба. То был полярный кит, называемый гренландским.
Усатый полярный кит не хищник. У этого гиганта, вес которого в двадцать пять раз больше веса слона, нет зубов. Однако большая часть мореходцев не была уверена в миролюбивости сказочной «рыбы-кит» и посматривала на нее с некоторым опасением.
Зеленые волны, выплясывая вокруг кита, то показывали мореходцам, то вновь скрывали черную нижнюю губу чудовища, выдававшуюся под верхней. Пасть кита, длиною до трети его тела, была закрыта.
Вдруг два высоких фонтана с шумом вырвались из носовых отверстий кита. Сверкавшие на солнце струи увенчивались радужными шапками мелких брызг. Фонтаны красовались недолго. Не успел Сидорка произнести «чтоб тебя громом разразило», что на этот раз выражало восхищение, как чудесные фонтаны сгинули.