На край света
Шрифт:
Из почтения к «киту» разговоров не было. Только бубен гудел, и под его звуки человек тридцать эскимосов, один за другим, исчезали в подземном коридоре. Изумление мореходцев возрастало.
— Вот прорва, эта дыра! — воскликнул Бессон Астафьев, встряхивая кудрями.
— Глядишь, и все эти чукчи в нее влезут!
— Что ж в этой норе, однако? — спросил Ефим Меркурьев.
— Эх! Была не была! — воскликнул Сидорка и, передав пищаль Меркурьеву, опустился на четвереньки и вполз в подземный коридор.
— В грязь влопался! Р-рыбий глаз! — раздался отчаянный крик из глубины подземелья.
Все захохотали. Сидорке ж было не до смеха. Ничего не видя во
Несколькими минутами позже оставшиеся снаружи мореходцы услышали возню на крыше балагана, рычание, и наконец из верхнего летнего лаза показалась черная взлохмаченная голова.
— Чукча! — воскликнул Меркурьев.
Глаза вылезавшего через лаз чукчи были зажмурены, рот судорожно хватал воздух, лицо, местами черное от сажи, местами бурое, блестело от жира.
— Апчхи! — чукча мотнул головой. — Громом их! Р-рыбий глаз!
Мнимый чукча, оказавшийся Сидоркой, проворно выскочил из лаза и выпрямился. Что за вид! Он был весь в копоти и жире.
— Старая ведьма!
— Ведьма?
— Она совала мне в рот тухлятину…
— Ха-ха-ха!
— Вонища!
Толком от него ничего нельзя было добиться. К слову будь сказано, если старушка-эскимоска усердно потчевала Сидорку тухлой тюленьей головой, то делала это от чистого сердца: такие головы были любимым лакомством эскимосов.
Дежнев спустился в жилище через верхний лаз. Он попал в горницу, длиною в четыре и шириною в две сажени [101] . Нижняя часть жилища на глубину роста человека была вырыта в земле. Моржовые черепа, вставленные в стены меж камнями, скалили зубы, на которых висели гарпуны, копья, луки и сети.
101
Около 32 квадратных метров.
Балаган, возвышавшийся над уровнем земли, служил крышей. Плоская средняя часть крыши лежала на китовых челюстях, опиравшихся на несколько деревянных столбов, врытых в землю среди жилища. Наклонные боковые части крыши были сделаны из китовых ребер, а снаружи выложены дерном.
Дневной свет едва проникал в жилище сквозь маленькие оконца, затянутые тюленьими кишками, заменявшими стекла. Обычно даже днем здесь горели две-три глиняные жировые лампы на высоких подставках, врытых в землю. Но сегодня, ради торжества, каждая семья зажгла свою лампу. По числу горевших ламп можно было заключить, что в этом жилище жило восемь семейств. Из каждой лампы, имевшей форму полумесяца, поднимались два коптивших языка пламени. Вдоль стен жилища располагались земляные нары, устланные китовым усом и сухим тальником. На нарах валялись одеяла из звериных шкур. Когда Дежнев спустился в жилище, там было столько народа, что едва можно было протиснуться. Большая часть людей сидела или лежала на нарах. Тесноту создала масса гостей, но и хозяев жилища было человек сорок. На земляном полу навалена куча китового мяса и сала.
Дежнев попал к началу обрядовой пляски, открытой виновником торжества Облутоком, который теперь назывался «Пролагателем дороги».
Колотя палочкой по ободу бубна, Облуток вышел в середину жилища на разостланную
Мало-помалу все присутствовавшие эскимосы присоединились к пению. Оглушительные звуки наполнили жилище. Добрый десяток бубнов грохотал не умолкая. Дежневу показалось, что общего мотива нет и каждый поет, что ему вздумается. Скоро он почти перестал различать фигуры пляшущих, так как от дыма глаза слезились.
Недостаток свежего воздуха, вонь, едкий чад ламп — все это даже видавшего виды Дежнева заставило поколебаться, и он вышел на свежий воздух.
Попов еще недостаточно оправился от раны, и Дежнев оставался на острове три дня, чтобы дать ему время отлежаться. Дежнев и не предполагал, насколько печальны будут последствия этой задержки. Правда, дружелюбные отношения между русскими и эскимосами сохранялись. Накануне отплытия русских эскимосы устроили в их честь праздник подбрасывания на моржовой шкуре. Большая часть мореходцев отправилась на этот праздник. На кочах остались лишь запертые в поварнях анкудиновцы, Попов, лежавший в казенке, да немногочисленная стража. Праздник начался жертвоприношением всем «направлениям»: женщины покропили китовой кровью юг, запад, север и восток. Один из шаманов нарисовал желтой глиной знаки на лицах детей, якобы защищавшие их от злых духов: эскимосы, как и чукчи, боялись злых духов и постоянно приносили жертвы, чтобы их умилостивить.
Человек двадцать мужчин и женщин взялись за края моржовой шкуры и подняли ее над землей. Молодая девушка Ноашак первой вскочила на шкуру и тотчас же сильным толчком была подброшена вверх сажени на две. Три раза ее подбрасывали, и все три раза она, падая на скользкую шкуру, удерживалась на ногах. Наградой ей были громкие приветствия, на которые мореходцы также не скупились.
Многие молодые эскимосы, юноши и девушки, показывали свое искусство вслед за Ноашак. Как оказалось, девушки превзошли мужчин. Предельный восторг охватил зрителей, когда две девушки, Ноашак и Мамаюк, одновременно подбрасывались на одной шкуре.
— Пять! Шесть! Семь! — считал прыжки Бессон Астафьев.
Вдруг со стороны кочей послышался крик. Тотчас же грянул выстрел, повторяемый эхом.
Дежневцы разом вскочили и, рискуя сломать шеи, помчались вниз по крутой тропинке к кочам.
6. Буря
Опрометью сбежав к берегу, мореходцы увидели Сухана Прокопьева, барахтавшегося в воде у борта «Рыбьего зуба». Одежда и сабля тянули его вниз. Вместо слов он издавал странные звуки: «ы! ы! х!» Видно, дела бравого казака были не из блестящих.
С высокого берега «Рыбий зуб» — как на ладони. Клубок двух сцепившихся тел катался, извиваясь, на плотике. Противники кряхтели от напряжения, рычали от ярости.
— Кто это?
— Что за драка?
На мгновение мелькнуло красное лицо с оскаленными зубами.
— Зырянин!
Клубок перевернулся. Нога Зырянина описала полукруг, пытаясь найти опору. Показалось зверское лицо Косого, старавшегося выхватить кинжал, торчавший у Зырянина за поясом. Опрокинутый навзничь Зырянин ухитрился, поджав ногу, упереться ею в живот Косому. Он отбросил ногой противника и получил желанное мгновение, чтобы вскочить. Косой не дал ему второго мига, необходимого, чтобы выхватить оружие. Он, как рысь, прыгнул на Зырянина и схватил его за горло и за руку.