На краю Принцесс-парка
Шрифт:
– Что случилось? – спросил Джейкоб, когда они закончили праздничный обед и в комнате повисло долгое тягостное молчание. Болтовня Руби всегда раздражала его, но тишина, как оказалось, была еще хуже.
– У меня будет ребенок, – спокойно произнесла Руби.
Джейкоб отвернулся к окну и стал смотреть на яркое предзакатное солнце на чистом небе, на подернутые изморозью стены и крыши. Земля была слегка присыпана снегом. Безумец из подвала, босой и завернутый в одеяло, сидел за туалетом и подглядывал за его посетителями. Кто-то звонким голосом пел: «Рождество уж на
Молодой человек вздохнул:
– Думаю, тебе надо вернуться к Эмили.
Неожиданно Руби буквально взорвалась. Размахивая руками, она горячо заговорила:
– Вчера я позвонила Эмили, чтобы поздравить ее с Рождеством, и узнать, как она, но она больше не живет в Брэмблиз. Она уехала за границу, так что я не смогу вернуться, даже если захочу. – Девушка сердито глянула на Джейкоба. – Даже если захочу.
Под этим взглядом Джейкоб сразу поник.
– Руби, но что же нам делать? – усталым, лишенным надежды голосом спросил он.
Руби вскочила, топнула ногой и стала расхаживать по комнате, громко ступая по дощатому полу.
– Мы? – кричала она. – Ты спрашиваешь, что мы будем делать? Джейкоб Виринг, я знаю одно – что ты не будешь делать ничего, кроме как сутками напролет валяться в постели, немытый и грязный, вонючий и похожий на последнего бродягу! Я скажу тебе, что ты можешь гнить себе и дальше, но это будет не здесь, не на этой кровати. Я жалею, что связалась с тобой, жалею, что мы встретились, жалею, что помешала им вздернуть тебя!
Под этим водопадом слов плечи Джейкоба опускались все ниже и ниже.
– Руби, я хочу умереть, – прошептал он.
– Тогда почему же ты не покончил с собой? Что тебя останавливает? – Девушка махнула рукой в сторону бельевой веревки, протянутой через комнату. – Здесь есть веревка, я постоянно на работе, так почему же ты не воспользовался этой возможностью?
В груди Джейкоба трепыхнулся гнев.
– Это было бы трусостью, – пробормотал он.
Руби язвительно засмеялась:
– И кто это говорит о трусости? Мужчина, который сидит на шее у женщины?
– Руби, погоди…
– И не подумаю! С меня достаточно. Убирайся, Джейкоб, я проживу и без тебя! Ты обуза для меня, понимаешь? Когда ты уйдешь, у меня будет больше денег на ребенка.
– Но ведь это наш ребенок, – пролепетал молодой человек.
– Нет, Джейкоб! – яростно замотала головой Руби. – Он мой. Если ты не хочешь обеспечивать его, у тебя нет права называть его своим. – Она размашистым жестом запахнулась в шаль, бахрома которой больно ударила Джейкоба по лицу.
– Куда ты идешь? – спросил он.
– На прогулку.
– Но ведь сегодня Рождество!
– Да хоть день Страшного Суда – я хочу прогуляться.
Злость Руби была настолько сильна, что девушка даже не чувствовала холода. Она быстро шла по пустынным улицам Дингл. Темнело, и фонарщик уже начал зажигать уличные фонари.
– С Рождеством вас, мисс, – сказал он, когда Руби проходила по полотну яркого света, словно по волшебству появившемуся на замерзшем тротуаре.
– И вас также, – ответила
Во всех домах были опущены занавески, защищая комнаты от темноты и холода ночи, – лишь кое-где наружу пробивался тонкий луч света. Люди в кругу семьи праздновали Рождество Христово. Едва ли не впервые в жизни Руби почувствовала себя очень одинокой, но грусти не было. Вместо этого она злилась на Джейкоба, который оказался таким слабаком. Он стал мертвым грузом, от которого пора было избавляться, – тем более что она ждала ребенка. Положив ладони на уже заметный животик, Руби поклялась себе, что ребенок всегда будет для нее на первом месте.
Внезапно она подумала о своей матери. Интересно, где та сейчас? Празднует ли Рождество за задернутыми шторами? В прошлом Руби иногда вспоминала о матери, но лишь мимоходом – ибо эти раздумья были бессмысленными. Она могла думать о своих родителях хоть до второго пришествия, но это все равно ничего не дало бы ей. Вероятно, мисс или миссис О'Хэган была мертва, но, даже если она где-то жила, собственный ребенок по каким-то причинам был ей не нужен. Что ж, тем хуже для нее. До недавнего времени Руби была вполне довольна жизнью, и какая разница, есть у нее мать или нет? И даже сейчас, что ни говори, жизнь была не так уж плоха – с мыслью о ребенке девушка уже почти свыклась, и особо переживать по этому поводу опять-таки было бессмысленно. Да, иногда на нее накатывало отчаяние, но потом приступ проходил, и она вновь становилась сама собой. А если бы еще и Джейкоб взял на себя часть забот, жизнь стала бы вполне терпимой.
«Будет лучше, если его уже не будет, когда я вернусь, – с мрачной решимостью сказала себе Руби. – Иначе он обо всем пожалеет».
Вернувшись в Фостер-корт, Руби обнаружила, что Джейкоб помылся, побрился, расчесался и надел костюм. Теперь он наконец- то был похож на человека. Если бы не впалые щеки и дряблая шея, его можно было бы принять за того Джейкоба, которого она знала когда-то. Парень виновато произнес:
– Руби, как только пройдет Рождество, я начну искать работу. Прости меня…
Не дав Джейкобу закончить, Руби легким мотыльком пересекла комнату и бросилась ему в объятия:
– О Джейкоб, я люблю тебя! Теперь все будет хорошо. – Она обхватила его лицо руками. – Правда?
– Да, я обещаю.
Уровень безработицы неуклонно рос вот уже несколько лет. Когда Джейкоб Виринг приступил к поискам работы, он обнаружил, что у него почти миллион конкурентов. Квалификация его ограничивалась сельским трудом, что сильно суживало для него диапазон доступных профессий. Портовые доки, основное место работы для большинства мужчин Ливерпуля, исключались – даже опытные докеры сейчас сидели без дела. Руби первая поняла, что та зарплата, на которую рассчитывал Джейкоб, – два, а может, даже три фунта в неделю – была недосягаемой мечтой. Куда он ни обращался, ему отказывали, к тому же зарплата, которая указывалась в объявлениях, была просто мизерной – но, несмотря на это, на каждое место находился не один десяток желающих.