На Краю Земли. Дилогия
Шрифт:
Возле крайнего, когда-то ярко-красного домика была установлена хлипкая скамейка-лавочка. А на лавочке, невозмутимо покуривая короткую чёрную трубку, сидела старушка — древняя-древняя, совершенно-седая, с тёмно-коричневым лицом, густо изрезанным частыми и глубокими морщинами.
Когда Тим говорил в Ню-Олесунне норвежцу Альвиссу Олсену, мол: — «Мне есть — и помимо мудрых чиновников — с кем потолковать в Лонгьире. В том смысле, что с умными и знающими людьми…», то он, безусловно, лукавил. Существовал всего лишь один человек — среди всех проживающих на островах архипелага — с которым Тим Белофф «толковал». Вот, с этой темнолицей и седовласой бабушкой. Со всеми же другими человекообразными индивидуумами он только
Бабушку звали — «Хелена-Анна Ларсен», но все обитатели Лонгьира, включая разговорчивых туристов, называли её — «Бабушка-шаманка». Или же просто — «Шаманка». И только Тим почтительно именовал — «фрекен Хелена». Так, вот, повелось.
Кто была по рождению Хелена-Анна? Кем были её родители? Где она родилась? Как оказалась на островах Шпицбергена?
Неизвестно. Все ответы давно уже затерялись в вязкой и призрачной дымке Времён, а сама Шаманка предпочитала отвечать на эти вопросы сугубо обтекаемо, многозначительно ссылаясь на коварный и приставучий старческий склероз.
Сколько ей было лет? Большинство жителей Лонгьира сходились на круглой и симпатичной цифре — «сто». И только Тим знал, что на пять лет больше.
Откуда он это узнал? Естественно, из разговора. В прошлом году, в один из погожих и солнечных осенних деньков фрекен Хелена, находясь в бодром и игривом настроении, рассказала — совсем чуть-чуть — о своей молодости, мол: — «Разве же сегодняшние мужчины умеют ухаживать? Так, насмешка одна. Причём, совсем не смешная и пошлая. Вот, в наши времена… Помню, как сейчас. Однажды в Лонгьир пожаловал сам Рауль Амундсен — знаменитый путешественник и очень симпатичный мужчина. Почти такой же брутальный, как и ты, Брут… Только недолгой была эта его суровая брутальность. Увидал Амундсен меня, красотку семнадцатилетнюю, и тут же пропал. Ну, это в том смысле, что его заледеневшее сердце практически растаяло. Да и суровая брутальность вся испарилась — без следа… Как же он ухаживал! Самые настоящие серенады — под гитару — пел под моим девичьим окошком. Полярные эдельвейсы — охапками — дарил. Очень красивые и изящные цветы, нынче таких уже и не встретишь… Интересуешься, чем завершились наши амурные взаимоотношения? А это, мальчик, тебя не касается. Наши дела. Только мои и Рауля…».
Дальше всё было просто, арифметическая задачка для первоклашек. Ведь всем известно, что легендарный Рауль Амундсен первый раз посетил Лонгьир в 1925-ом году, когда готовился осуществить свой дерзкий перелёт на Аляску через Северный полюс…
Итак, фрекен Хелена, сидя на лавочке, беззаботно покуривала чёрную трубочку.
— Гав! — бросаясь с низенького откоса к домику, радостно известил Клык, мол: — «Такие встречи, они дорогого стоят… Уж, как я рад!».
— Дорогого, дорогого, — ласково трепля пса по лохматой холке, согласилась старушка. — И я, Клык, рада… Ох, всю меня в слюнях вымазал, негодник хвостатый. Причём, шершавым-шершавым языком… Да угомонись уже, хулиган. Ты же, как-никак, не щенок мечтательный, а самый что ни наесть брутальный островной пёс.
— Гав!
— Даже так? И я тебя очень люблю…
Тим подошёл к скамеечке и вежливо поздоровался:
— Светлых дней вам, фрекен Хелена. Отлично выглядите. Прямо как…м-м-м, как горный эдельвейс.
— Как засушенный эдельвейс из гербария? — скупо улыбнувшись, уточнила старушка. — Или же как сорванный кем-то эдельвейс, брошенный в тундре и заледеневший?
— Как прекрасный заполярный гордый эдельвейс… Вот, примите скромный подарок. От всей брутальной Души. Ничего особенного. Браслетик женский. Само тело браслетное сделано из самолётного металла. Ну, помните — лет так сорок пять тому назад — на южном мысе грохнулся об скалы какой-то американский секретный истребитель? Вот, из его останков… Камушки? Это Клык нашёл аметистовую друзу с огромными и очень
— Ох, уж, этот Белофф! Затейник поэтический… И почему его — романтичного и трепетного — все считают суровым и брутальным? Глупые, право слово, людишки… Ну, Брутушка, иди сюда. Расцелую. Да, не бойся. Только в щёки… Пойдёмте, ребятушки, в дом. Покушаем, чайку попьём (естественно, предварительно капнув в него настоящего ямайского рома), поболтаем всласть… Кстати, мужчина брутальный, а что у тебя с волосами? Пожар тушил?
— И об этом расскажу, — пообещал Тим. — И о многом другом…
Они пошли, покушали, капнули, выпили и поболтали.
Ещё — пару раз — капнули, выпили и поболтали.
Ещё — пару раз…
О чём — поболтали? Да, обо всём: о затянувшейся весне и о задержавшихся где-то тёплых дождях, о расплодившихся — без всякой меры — северных оленях и о смешных белых медвежатах, о нежно-ранимой тундре и о славных героях прошлых лет, посещавших — когда-то давно — эти благословенные края.
Совершенно неожиданно старушка, прервав интересную беседу, попросила:
— Заканчивайте, ребятишки, пачкать мне мозги. Мол, изумрудно-зелёная травка, весёлое ласковое солнышко, бойкие хрустальные ручьи, доверчивые северные олени и несчитанные стаи беспокойных уток-гусей… Зачем, родные, припёрлись? Браслетики, понимаешь, всякие, аметистовыми кристаллами украшенные… Чего надо-то?
— Совета, понятное дело. А ещё лучше — нескольких. Желательно, дельных и развёрнутых.
— Излагай, мальчик. Помогу, чем смогу.
Тим подробно, стараясь ничего не пропустить, рассказал о разноцветных лужах и о чёрном мешке, найденном на скалистом берегу Вейде-Фьорда, а также о своём посещении Синей долины, расположенной на загадочном мысе Верпегенхукен.
— Гав-в, — подтвердил Клык, мол: — «Так всё и было. Подписываюсь под каждым словом…».
— Начну по порядку, — задумчиво нахмурилась старушка. — Итак, два мёртвых белых медведя. Вернее, медвежонка… Кто их убил? Возможны два варианта. Первый. Есть люди, которые коллекционируют рискованные поступки. Их сладкими пряниками не корми, а дай совершить что-нибудь эдакое, отвязанное… Привожу конкретный и доходчивый пример. В далёком 1929-ом году занесла меня нелёгкая в Америку. Точнее, в приметный городишко Чикаго… Как и что? Это к делу не относится. Короче говоря, был там у меня один дружок, Джон Слейтер… Чего это, Клык, ты так многозначительно щуришься?
— Гав!
— Думай, что хочешь. Твои дела… Итак, Джон являлся записным и идейным бабником. Хобби у него, раздолбая симпатичного, было такое. Только Слейтера интересовали ни обычные женщины, а сугубо жёны и подружки всяких высокопоставленных, всесильных и знаковых персон. Например, конгрессменов, сенаторов, олигархов, полицейских начальников, ну, и так далее. То есть, тех мужчин, которые — в случае разоблачения этих наглых любовных связей — могли бы доставить целую кучу неприятностей. Серьёзных неприятностей, я имею в виду. Нравилось, видите ли, Джону ходить по лезвию бритвы.
— И чем это странное хобби — в конечном итоге — завершилось? — заинтересовался Тим.
— Доходился, понятное дело. Один раз, обнаглев в корягу трухлявую, Слейтер соблазнил подружку Большого Аля…
— Гав?
— Какой же ты, Клык, у нас необразованный и неотёсанный, — ехидно улыбнулась фрекен Хелена. — Поясняю для хвостатых недотёп. «Большой Аль», он же — «Лицо со шрамом», он же — Альфонсо Габриэль Капоне, являлся самым крутым и известным американским гангстером первой половины двадцатого века. Занимался, в основном, организацией проституции, игорного бизнеса и подпольной торговли алкоголем. Организовывал, а потом, так сказать, вдумчиво и целенаправленно курировал… Всё понятно?