Шрифт:
Остров Православия
Островом Православия называли небольшой, едва различимый лишь на крупномасштабной карте, остров Талабск, омываемый водами Псковского озера. Сюда, на эту крохотную часть суши, долгие годы корабли и лодки перевозчиков доставляли паломников со всего православного мира. Маршрут никогда не менялся: большая земля – остров – домик протоиерея Николая Гурьянова… Но именно здесь, в келье, собственно и начинался остров Православия, начинался с него, талабского старца отца Николая. Он и являлся этим благодатным островом; островом, незыблемо стоящим средь бушующего житейского моря; островом и одновременно кораблем, идущим самым удобоспасаемым маршрутом к блаженной вечности. “Привяжи твою обремененную ладью к кораблю твоих отцов, – учил некогда преподобный Варсонофий Великий, – и они управят тебя к
Там, на большой земле, кипел водоворот житейских страстей, возникали политические и экономические кризисы, приходили и уходили в небытие парламенты и правительства, а здесь решались одни и те же всегда неизменные вопросы: “Как спастись и наследовать блаженную вечность? Как примириться с Богом и ближними? В чем смысл и какова цель наших болезней, бед и скорбей?” Можно было прожить жизнь и не добиться ответа, не понять самых простых вещей, или приехать сюда, тихо постоять у калиточки и вдруг увидеть просветленный батюшкин лик, испытать радость сопричастия с тайной Царствия Небесного, которая кажется и была сокрыта за маленькой деревянной дверью его скромного домика-кельи…
Дверь открывалась и на крылечко выходил батюшка. Все замолкали и впитывали исходящий от него чистый умиротворяющий свет… Сам дворик – словно иллюстрация к первым главам книги “Бытия”, где бытописатель повествует о Рае: каштаны, кипарисы, множество голубей на их ветвях (вообще, часто ли увидишь голубей на деревьях?), сидящих плотно друг к дружке, как куры на насесте; теснились голуби и на скате крыши над крыльцом, и на земле, тут же воробьи, непременные в деревне куры, а буквально между ними прогуливалась кошка и собачонка. Наверное, это и были мир и благорастворение воздухов, о которых мы просим в молитве… Простые слова, которые мы часто говорим друг другу, в батюшкиных устах приобретали подлинную свою силу. “Помоги вам Господи”, – говорил он, и что-то тут же происходило, менялось в жизни. Верно Господь, приклонив ухо Свое с небес, слышал каждое батюшкино слово и, по молитвам старца, простирал божественную десницу Свою для помощи нуждающимся…
Если старец благословит, то и Бог благословит
В начале лета 1993 года в моей (автора настоящей книги – прим. И.И.) жизни наметились важные перемены: мне предложили должность ответственного редактора псковского епархиального вестника “Благодатные лучи”. Опыта работы на ниве духовного просвещения у меня не было, поэтому я, хотя и всем сердцем желал участвовать в этом душеполезном деле, испытывал некоторую нерешительность. И тогда мой духовник, рассудив, что без старческого благословения тут никак не обойтись, порекомендовал мне поехать на о. Залита. “Если старец благословит, то и Бог благословит”, – сказал, осеняя крестом на дорогу.
Рано утром следующего дня я уже садился на быстроходное речное судно, название которого странным образом соответствовало времени посадки – “Заря”. Хотя рождающиеся от названия судна ассоциации этим не исчерпывались. Заря, восход солнца, восток… – с этими понятиями у нас, православных, связаны многие упования и надежды. Итак – с верой и надеждой в путь на Талабские острова! День, как помнится, был будний и пассажиров в салоне “Зари” сидело немного. Были среди них и паломники, явно тоже направляющиеся к о. Николаю – человек пять-шесть. Четверых я запомнил хорошо: женщину средних лет с юношей, по-видимому, сыном, и мужчину с окладистой бородой, стянутыми в хвост на затылке волосами и от того похожего внешним обликом на батюшку, со спутницей, быть может матушкой. Православных паломников вообще несложно отличить от прочего люда. И главное тут не внешнее, свойственное облику воцерковленного православного христианина, нет; главное – внутреннее, то состояние духа, в котором пребывает в такие моменты верующий человек. Он горит, светится ожиданием встречи, волнуется, но и радуется; он словно видит пред собой прикрытое пока окошко в мир горний и доселе недоступный; предчувствует, что вот-вот окошко распахнется и небеса преклонятся долу, чтобы коснуться души и сердца. А вдруг там нечисто и не прибрано? Вдруг там холодная пустота? От того и трепет, волнение в груди; но и молитва от того льется легче и искреннее: “Господи, помилуй… Господи, благослови…” Глаза паломника в такой момент смотрят внутрь самое себя, вовне мысль не находит уже ничего важного; и даже небо не привлекает взор. Сейчас путь к небу пролегает через душу и сердце – там место встречи; встречи, для которой проделан дальний путь…
Нечто подобное в тот момент испытывал и я. Где-то на краешке сознания запечатлелись волны, чайки, взрывающиеся водопадами струи воды на оконных стеклах. Но все это лишь как фон; внимание сосредоточилось исключительно на предстоящей встрече…
Пристань, прибрежный белый песок у кромки воды, несколько жителей острова, встречающих пассажиров из своих, ленивые, добродушные собаки… Все это проплывает мимо, остается позади; все это приглушено, заретушировано. Наша небольшая группа паломников минует часовенку, движется к храму. Здесь остановка, поясные поклоны с крестным знамением. И, наконец, последний отрезок пути… Впереди – женщина с юношей; идут уверенно – похоже бывали уже здесь. Я тоже бывал, – в бытность работы корреспондентом районки готовил репортажи о трудовых буднях рыбаков, – но держусь позади, за похожим на священника мужчиной. Тот идет прихрамывая, тяжело опираясь на трость.
Но вот и маленький батюшкин домик, уютный дворик, затененный деревьями и утопающий в зелени. Безпрепятственно заходим внутрь. Тут же открывается дверь и на крылечке появляется батюшка, словно как раз нас и дожидался. Он улыбается. Нет, он весь светится улыбкой и добротой. Все это настолько искренне, настолько достоверно, что и я, чувствуя прилив радости, невольно растягиваю губы в улыбке. Батюшка благословляет нас, помазывает маслицем. Слышу, как он спрашивает юношу: “Крест на тебе есть?” Молодой человек почему-то молчит. Мать его что-то шепчет батюшке и тот, выслушав, слегка похлопывает юношу по щеке… У мужчины с бородой батюшка интересуется: “Вы священник?” Ответа не слышу. Подходит и мой черед. Батюшка благословляет меня, смотрит выжидающе, а я – в полной растерянности. Все сложенные загодя в мыслях слова словно рассыпались, и я молчу, как рыба… Так и отхожу ни с чем. А батюшку засыпают вопросами… Между тем происходит нечто поистине удивительное. Батюшка вдруг спрашивает мужчину с бородой, указывая на его трость: “Вы болеете?” Тот кивает головой. Батюшка забирает трость и отбрасывает в сторону: “Нет, – говорит, – она вам не нужна”.
Не знаю, что далее стало с этим человеком. Хочется верить, что ему действительно более никогда не понадобилась трость. Тогда же, помню, всеобщее чувство радости и ликования, чувство сопричастности к настоящему чуду…
Наконец батюшка благословляет всех в дорогу. “Да хранит вас милосердие Божие!” – с этими словами скрывается в домике. Постепенно паломники начинают расходиться. Я уйти не могу: как же, не выполнил главного, ничего не узнал. Ругаю себя за нерешительность, брожу возле батюшкиного домика, захожу на кладбище, что через дорогу. До прибытия “Зари” еще много времени, и я решаю ждать до последнего момента: авось батюшка еще выйдет. Обхожу вокруг часовенку, заглядываю сквозь пыльное окно внутрь и вижу чудные фигурки в диковинных платьях. Куклы? Не сразу догадываюсь, что это Ангелы, и дивлюсь – прежде таких в православных храмах встречать не доводилось…
О чем думалось тогда, теперь уже не вспомнить. О вечности, верно – о чем еще думать, когда оказался на ее пороге? Погост, по-гост… т.е. после гостевания, гощения. Погостили в мире сем, кому сколь Господь отпустил, и домой… Там, за пределами кладбища воздух раскалялся от полуденного зноя, а тут, под покровом благосеннолиственных древ, царили прохлада и покой. Тогда я еще не знал, что все здешние деревья посажены рукой батюшки Николая, принимая окружающую благодать как обыденную данность…
Глядя на кресты, шепчу: “Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, всех зде лежащих и на кладбище сем погребенных православных христиан…” Не замечаю, как подходит незнакомая старушка.
– К отцу Николаю приехал? – спрашивает и кивает на зеленый батюшкин домик, хорошо просматривающийся сквозь кованые ворота погоста.
– Да, – подтверждаю я ее догадку и объясняю, что хотел бы еще раз увидеть старца, потому как вопрос, ради которого и приехал, доселе не разрешил.
– А ты подойди вон к той могилке, – указывает рукой старушка, – там мама отца Николая покоится, Екатерина, помяни ее за упокой и попроси, чтобы помогла тебе увидеть батюшку.
Делаю так, как наказала старушка. Жду. Вскоре калитка батюшкиного дворика приоткрывается, показывается отец Николай. Я немедля спешу ему навстречу…