На линии огня. Слепой с пистолетом
Шрифт:
— А как насчет твоей собственный жены? Как она относится к твоим любовным похождениям? У вас есть жена?
— Жена? Я оставил ее давно. От нее никакого толку не было… А вот жена Джона может помочь.
— Ладно, попробуем разыскать жену Джона, — сказал Могильщик, записывая адрес Айрин Бабсон на Сент-Николс-плейс. И еще нам надо, чтобы ты встретился с Лукасом Кови.
— Пожалуйста. Я поеду с вами.
— Нет, ты останешься здесь, а мы приведем его сюда.
— Я тоже хочу поехать.
— Нет, здесь тебе будет спокойнее. Мы не хотели бы потерять и тебя — по ошибке.
ИНТЕРЛЮДИЯ
На
В комнате пахло порохом.
На ковре под прямым углом к кровати, откуда оно свалилось, лежало тело.
— Опоздали, — сказал Могильщик.
Этого они никак не ожидали. Они были обескуражены.
— Из револьвера с любовью, — буркнул Гробовщик.
Лукас Кови покинул этот мир. Причем отнюдь нс по
собственному желанию. Кто-то прижал револьвер малого калибра к его левому виску и нажал на спуск. Тут мог сработать именно револьвер. Автоматический пистолет может и не выстрелить, если дуло прижать к телу в упор. Когда Кови рухнул на пол, убийца наклонился и выстрелил вторично в затылок, но уже с некоторого расстояния, слегка опалив волосы жертвы.
В комнате работал телевизор. Сладкий голосок расхваливал колготки, которые никогда не растягиваются. Гробовщик подошел к нему и выключил. Могильщик выдвинул ящик ночного столика и увидел кольт 45-го калибра.
— Так и не смог до него добраться, — заметил он.
— Он был захвачен врасплох, — сказал Гробовщик. — Похоже, кто-то, кого он хорошо знал, приставил револьвер к его виску, заглянул в глаза и прострелил башку.
— Судя по всему, так оно и есть, — кивнул Могильщик. — Он решил, что с ним шутят.
— То же самое думало большинство из безвременно погибших в этом мире.
ИНТЕРЛЮДИЯ
А затем маленький мальчик-сирота задал вопрос, не дававший покоя им всем:
— Почему? Почему? Почему?
— Это был Господь во мне, — торжественно отвечал он.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Если не считать происшествия с белым сексуальным извращенцем, случившегося при активном участии уличной шайки «Крутые мусульмане» и цветных девиц-подростков, среди которых была и его собственная дочь Лакомка, Гробовщик не соприкасался с подростковой преступностью. Те сопляки, с которыми они время от времени сталкивались, были самыми обыкновенными хулиганами, какие есть у всех наций и рас. Но вот новое поколение цветной молодежи с принципами и повадками космического века были для них неизвестной величиной «икс».
С одной стороны они бунтовали, бросали вызов белой полиции, а с другой — сочиняли такие стихи и прозу, что могли озадачить любого гарвардского интеллектуала. Все это нельзя было объяснить бедностью, отсутствием перспектив, дискриминацией, с одной стороны, и гениальностью с другой. Гении подчас были выходцами из трущоб, где таланту трудно разгуляться, а погромщики, напротив, из вполне зажиточных и благополучных семей. Все они — хорошие и плохие, умные и глупые, агрессивные и послушные, были частью забродившей массы на дрожжах расовой однородности. Они все были в оппозиции. Так что было бы бессмысленно искать кого-то одного, виновного в сложившейся ситуации. Такого человека не было и быть не могло.
Гробовщик поделился своими размышлениями с Могильщиком, когда они ехали на работу.
— Что нашло на этих молодых людей, пока мы гонялись за хулиганами и бандитами, которые годятся им в отцы?
— Пойми, Эд, слишком много воды утекло с тех пор, как мы сами были подростками. Эти мальчишки родились после того, как закончилась война против одного из видов расизма, война за четыре свободы.
— А мы с тобой родились после того, как наши папаши отвоевались за торжество демократии. Только вся разница между ними и нами состоит в том, что когда мы повоевали против нацизма в рядах армии, где черным полагалось свое место, мы уже не верили во всю эту словесную чушь. Мы оказались поумнее. Мы выросли в годы депрессии, а потом пошли воевать под командой одних лицемеров против других лицемеров. Мы тогда уже твердо знали: все белые — лжецы. Может, наши родители и наши дети и поддаются на удочку белых, но нас не проведешь: разница между местными расистами и заморскими расистами заключается только в том, что у одних есть негры, & у других нет. Наши расисты победили и получили право талдычить сколько душе угодно, что они обязательно сделают нас равными — когда мы к этому будем готовы.
— Пусть говорят, что хотят. Они ведь убеждены, что сделать нас равными белым куда труднее, чем дать нам свободу.
— Может, они и правы, Эд. Может, на этот раз они не так уж и врут. Да нет, они и теперь нагло лгут. Это абсолютно точно!
— Может и так. Ведь что спасает наше поколение — мы их словам не верим. А те, что помоложе, верят, верят, а потом начинают бунтовать.
Лейтенант Андерсон сразу же смекнул, что сегодня его лучшие сыщики не в самом дружелюбном настроении, а потому он поскорее услал их к книжному магазину посмотреть, как там ведут себя черные мусульмане.
— Почему именно черные мусульмане? — осведомился Могильщик.
— Если кто-то начнет какать на улицах, вы, белые, сразу заподозрите черных мусульман, — проскрежетал Гробовщик.
— Боже праведный! — воскликнул Андерсон. — Когда-то вы были сыщики как сыщики, а теперь стали расистами.
— Все дело в задании. Зря вы нам такое поручаете. Кому-кому, а вам должно быть известно: мы не любим церемониться. Мы люди крутые. Если мы увидим, что кто-то агитирует этих юнцов и мы узнаем, кто он, и он попадет нам в руки, то живым ему не уйти.
— Этого мы не можем допустить.
— Вот видите: этого вы не можете допустить!
— Ограничьтесь наблюдением, — приказал Андерсон.
Этот книжный магазин специализировался на литературе черных всех времен и стран. Он выполнял примерно те же функции, что черная магия, черный джаз и черный национализм. Магазин держала черная супружеская пара, которой помогали другие чернокожие, и, помимо продажи книг черных авторов черным читателям, магазин этот являлся штаб-квартирой всех черных националистических движений Гарлема.