На одном дыхании!
Шрифт:
Волошин вышел, глубоко вдохнул воздух, сунул руки в карманы и закрыл глаза. Вот и зима на носу. Между белыми фигурными колонночками балюстрады намело сухого, колючего, серого снега. Деревянные решетки сдвинуты и накрыты мешковиной. Ветрено, холодно, пусто. Город лежал далеко-далеко, насупленный и серый, и было понятно, что вот-вот пойдет снег.
Волошин подошел к краю и заглянул вниз. Там, внизу, были машины, зонты, грязное шоссе. Он наклонился и взял щепотку сухого снега. Конечно, ничем не пахло от этого снега, ни свежестью, ни морозцем! Он быстро таял в пальцах, капли падали
Итак, нужно на что-то решаться. Понять, что произошло с ключами, где он напутал! Это самый важный вопрос. Премьер и министр, завод в Дикалеве и заказ на зубные щетки от компании «Дюнон», самый крупный на сегодняшний день, – все это потом. Сначала нужно разобраться с бумагами, а бумаг никаких он не добудет, пока не откроет сейф. А сейф он не откроет, пока не поймет, где ключи. Нужно отыскать ключи. Потом нужно отыскать сейф. Какой-то третий, в двух он уже проверил! В противном случае…
Тут Марк Волошин засмеялся тоскливым хриплым смехом – словно ворона закаркала. Снег в ладони растаял совсем, остались только песчинки и какая-то мутная серость, как будто гарь. Разве от снега остается… гарь?
Он вдруг подумал – от моей жизни тоже осталась… одна гарь. И тут же спохватился. Жалеть себя нельзя, ни в коем случае!.. Следует быть ироничным и отстраненным, а он, кажется, только и делает в последнее время, что жалеет себя. Никакой иронии и отстраненности!
Вчера он приехал домой в пустую, гулкую от пустоты, старую квартиру в центре Москвы. Он прожил в ней всю жизнь, в этой квартире, и очень ее любил, а потом разлюбил в одночасье. Приехал голодный, продрогший до костей, как уличный пес. Он долго шатался по улице возле дома Марины Нескоровой, все прикидывая, может, рассказать ей обо всем, и вместе они что-нибудь надумают!.. Но так ни на что и не решился, конечно.
Он не стал заезжать в магазины, хотя знал, что есть нечего, холодильник пустой, но у него не было сил на магазины. Стуча зубами, он открыл дверь, вошел и вдруг весь с головы до ног покрылся «гусиной кожей», даже волосы на голове шевельнулись. Дома что-то изменилось!.. За то время, что он шатался по улицам и мучился на работе, у него дома случилось что-то хорошее, почти волшебное!
Конечно, этого не могло быть, но он на секунду поверил. Он вдруг весь расправился, потеплел, заулыбался глупо и крикнул громко, как когда-то:
– Дашка!
И побежал на кухню, где, конечно, никого не оказалось, и свет не горел. Волошин не сразу понял, в чем дело, а потом догадался – просто в квартире стало тепло. Должно быть, днем, пока он мучился на работе и шатался возле дома Марины Нескоровой, вдруг затопили, и это непривычное тепло сбило его с толку. Он постоял на темной кухне, грея о батарею руки и думая уныло, что ему даже некому сказать о том, что затопили! О том, что он приехал с работы и вдруг тепло!
Впрочем, все это глупости. Просто ирония и отстраненность подевались куда-то в ту секунду, когда он почти поверил, что случилось что-то хорошее!..
Волошин сунул руки в карманы, медленно пошел вдоль балюстрады, и ветер продувал его насквозь, до самых костей, и глубже, до самого сердца, которое нынче было
Странное дело!.. Откуда там свет?..
Волошин осторожно приблизился, стал у стены и заглянул в окно. Ну да, кабинет как кабинет, там ничего не трогали после разлоговской смерти, только разобрали бумаги, которыми был завален стол. Туда никто не заходил, кроме Волошина и секретарши, и свет теперь зажигали редко. Он вытянул шею и смотрел. Вдруг с той стороны стекла, так близко от него, что он отшатнулся, прошла Варя. Она прошла, деловито и по-хозяйски уселась за стол Владимира Разлогова, нагнулась, на миг пропав из глаз, вытащила нижний ящик, аккуратно поставила его перед собой и стала сосредоточенно в нем копаться!
Волошин до такой степени ничего не понял, что даже головой помотал. От его мотания ничего не изменилось – Варя по-прежнему сидела за столом и рылась в ящике!
…И что это значит, черт побери все на свете?!
Нащупав в кармане мобильный телефон, Волошин быстро набрал номер собственной приемной. В трубке хрюкнуло и прогудело первым длинным гудком. Варя за стеклом перестала копаться в ящике и подняла голову – видимо, на многокнопочном и сложном телефонном аппарате замигала лампочка. В ухе у Волошина прогудело второй раз.
Варя раздумывала. Волошин ждал. Снова прогудело, она протянула руку, сняла трубку, и Волошин услышал привычное:
– Группа компаний «Эксимер», чем могу помочь?
Он моментально нажал «отбой». Варя еще подержала трубку возле уха, а потом вернула ее на аппарат.
…Что она станет делать дальше? Забеспокоится? Или продолжит копаться в чужих вещах?!
Она посидела немного, потом проворно и аккуратно собрала бумаги в ящик, и Волошин понял, что она сейчас вернется в приемную. Или заглянет к нему. Просто так.
Ему по балкону бежать было дальше, чем ей идти по кабинету, и он на самом деле побежал! Поскользнулся на сером сухом снегу, чуть не упал, влетел в распахнутую дверь, запутался в шторе, опять чуть не упал, плюхнулся в кресло, и тут в дверь постучали.
– Да, – ответил он, чуть задыхаясь.
– Я забыла вам утром передать, – она вошла и положила ему на стол какой-то конверт. Он посмотрел мельком и перевел взгляд на ее лицо. Она казалась совершенно невозмутимой, только щеки красные. Или они у нее всегда красные?..
– Может быть, кофе сделать?
– Спасибо, не нужно.
Варя пошла было вон, но остановилась на пороге.
– Марк Анатольевич, у вас дверь на балкон открыта. Простудитесь.
Он быстро оглянулся. Дверь была распахнута настежь, штора шевелилась от ветра. Он встал, решительным шагом дошел до дверей и захлопнул их. Варя все стояла.
– Вы что-то хотели мне сказать?
– Нет-нет, – спохватилась она. – Ничего.
Волошин остался один. Сидеть он совсем не мог, вскочил и начал ходить. Ходить было особенно негде, в середине кабинета была ступенька, придуманная дизайнером для какого-то там «разделения пространства», вот об «разделение» это он теперь все время спотыкался, и мысли спотыкались тоже.