На охотничьей тропе
Шрифт:
— И подкрасила бы, да губной помады не захватила, — вызывающе ответила Настя, — а тебя что, задевает?..
— Нисколько. Всегда пожалуйста…
Когда лодка толкнулась носом в рогозовый курень, Благинин ловко выпрыгнул на берег и за цепь вытащил её за собой. Стряхивая с брезентовой куртки водяные брызги, поздоровался.
— Добрый день!
— Здравствуйте!.. — разноголосо ответили девушки. Василий Пестриков снисходительно кивнул головой.
— Наверно, из лугомелиоративной экспедиции? — поинтересовался охотник.
— Не угадали, — ответила Настя и ласково улыбнулась Благинину.
— Из
— Не-е… Из звероводческой.
— Из звероводческой? — удивлённо воскликнул Благинин. — Это кого же опять, разводить думаете?
— Разводить… — замялась Настя, не зная, что ответить. — Это наш начальник только может разъяснить, — и показала на Валентину Михайловну, которая стояла в стороне и что-то внимательно рассматривала в корзине.
Иван обернулся туда, куда показывала Настя, чуть не вскрикнул от удивления: «Валюшка, ты ли это?»… И, вмиг забыв обо всём окружающем, стал пристально всматриваться в такие близкие, знакомые черты. Ну да, те же спускающиеся с плеч длинные белокурые косы, то же красивое открытое лицо с никогда не тускнеющим румянцем на щеках и тонким, с едва заметной горбинкой, носом. И лишь резиновые сапоги и лыжный костюм, специально одетые для работы на займище, делали её старше.
Не обращая внимания на охотника, Валентина занималась своим делом. Наконец, она поднялась, взяла в руку корзинку и, не торопясь, пошла к девушкам, окружившим Благинина, смотря себе под ноги, чтобы не оступиться в болотную промоину.
— Так и есть, эти растения для ондатры не пригодны, — задумчиво проговорила Валентина Михайловна, опуская корзину на землю, подняла глаза, быстро скользнула взглядом по охотнику, воскликнула:
— Ванюшка?!.. Что, что? Не может быть!.. Нет, нет!.. — Валентина отступила назад и закрыла глаза рукой.
— Я это, я, Валя! Да что с тобой? — Благинин хотел кинуться к ней, обнять, но вдруг мелькнула мысль: «Почему она испугалась меня?.. Может быть любит другого и ей неприятна это встреча?» Да, так оно и должно быть. Так! Она какой-то начальник, высшее образование имеет, а что я?.. Каким был, таким остался. Охотник! — Горькая усмешка скользнула по его губам. Ему стало обидно за себя. Он молча смотрел на Валентину, переминаясь с ноги на ногу в выступившей под его тяжестью воде.
Валентина оторвала руку от глаз: в них был и испуг, и надежда, и радость.
— Жив? А мне… сообщили…
— Да, конечно же, конечно. А то как же?.. Уж год, как в Харитоновке живу.
На глазах Валентины показались слёзы. Она порывисто шагнула к Ивану, обхватила руками его шею, приговаривая: «Жив! Жив!..» Успокоившись, Валентина взяла Ивана за руку и, заглядывая в глаза, заговорила:
— Так ты в Харитоновке живёшь? Не знала, я бы сразу туда заехала. Я недавно сюда получила назначение, год на Кавказе жила. Собиралась навестить наше село, да всё некогда. Звероферму принимала. А в Харитоновке никого из своих не осталось: мать умерла, отец ещё не вернулся из армии.
Они оба притихли, задумались.
Валентина представила себе старую Харитоновку, широкую площадь
Ванюшка!.. Вот он родной и попрежнему любимый. Сколько передумано о нём, сколько хороших и тёплых писем ему написано и ни одно из них не было отправлено — никто не мог сказать, какая полевая почта могла бы их доставить Благинину. Не знала адреса, но писала, надеясь встретить его после войны и лично вручить их: на вот, смотри, в этих строках всё: и девичья тоска по тебе, и горечь раздумий, и радость ожидаемой встречи.
А потом… Потом приехала в Москву школьная подруга и сказала, что слышала, будто бы Иван погиб. Проплакала до полночи, перебирая листки писем. Не верилось, что его больше нет. Сердце подсказывало: он жив. И вот теперь?.. Нет, сердце не обмануло!..
Они отошли к лодке, сели рядышком на корму и начали вполголоса разговаривать, вспоминая прошедшее. Настя с Зинаидой Власьевной с удивлением смотрели на них, затем переглянулись между собой и, отойдя подальше, принялись собирать в холщовые мешочки семена болотных трав.
Через час лодка Благинина отошла от берега. Со средины озера Иван ещё раз приветливо помахал рукой Валентине, та ответила тем же, крикнула вдогонку:
— Так приходи на звероферму!
— При-и-ду!.. — донеслось от воды.
На другой день, надев белую косоворотку и новый костюм, Благинин отправился на звероферму.
Валентина Михайловна, усадив его рядом с собой, без умолку рассказывала о своей жизни: о годах, проведённых в институте, о работе на Кавказе, интересовалась всем, что касается Благинина. Вспоминали юношеские годы, проведённые в Харитоновке.
Они вышли за тесовую изгородь зверофермы и тихо побрели по шелковистым ковылям.
Солнце бросало косые лучи на широко расстилавшуюся равнину, на которой, точно нарисованные кистью художника-пейзажиста, выделялись небольшие берёзовые рощи.
Взбежав на пригорок, они уселись под раскидистым деревом, рассыпающим по ветру пожелтевшие высохшие листья. Листья кружились в воздухе, тихо опускались на землю, на плечи Валентины и Ивана.
— А помнишь, как в Харитоновке, под тополями у околицы мы с тобой старались перепеть друг друга? — спросила Валентина. — Пели частушки почти до хрипоты, и я тебя перепела. Помнишь?.. Ты тогда рассердился и даже не хотел меня домой проводить. А потом всё-таки пошёл…
— Мы ещё тогда долго-долго стояли у вашего палисадника. И я хотел много-много сказать тебе такого хорошего, но так и не решился. А когда начался рассвет, вышел твой отец и погнал нас спать, сказав: «Влюблённым всегда ночь коротка». И обоим нам было так неловко, что мы, не глядя друг на друга, разбежались по домам. А помнишь, как я вёз тебя на лодке по Караголу и ты всё боялась, что мы перевернёмся?
— Помню…
В вышине проплыла пара лебедей, и их трубные голоса разбудили степную тишину. Валентина сорвала отцветший одуванчик и молча отделяла одну пушистую тычинку от другой, будто гадая: «Любит-не любит, любит-не любит». Благинин поднял глаза на Валентину, взял её за руку и спросил: