На острие
Шрифт:
А еще оно было высоким.
Ощущение полета длилось мгновение и не успело захватить. Приземление получилось жестким, подошвы словно электрическим разрядом прошило, пришлось даже перекат делать.
Ларс мягко упал рядом и тут же вскочил, высматривая дальнейший путь.
Но сейчас вела я, ему оставалось только не отставать.
Расчет оказался верным: никто не подумал, что мы сунемся в помещения охраны.
Сейчас они пустовали — всех выгнали на облаву и проскочить здание насквозь оказалось
Я петляла, как заяц. Неожиданный финт помог обойти полицейских и даже нескольких саро. Но техника работала исправно, тысячи, миллионы камер накрывали Город сетью и негде было укрыться от их черных глаз.
Разве что нырнуть в проулок, такой узкий, что раскинув руки, можно коснуться стен. Добежать до тупика и резко, на пределе сил взлететь по отвесной кладке и приземлиться уже на той стороне, а потом шмыгнуть в ближайший подвал.
Спину обжигает холодом и я спотыкаюсь: нас все-таки увидели. Саро. Высокий, в идеально сидящем костюме, с убранным в ножны мечом…
— Ларка! — шипит Ларс и тянет меня дальше, к другому окошку, а оттуда — в подворотню.
А так хотелось развернуться и вцепиться ногтями в это чисто выбритое лицо, погрузить пальцы в глазницы, вырвать эти безумные, но такие страшные глаза.
— Ларка! — оплеуха приводит в чувство. — Рехнулась? Бежим!
Мы не знали этот район также хорошо, как свой. Но взгляд привычно подмечал упоры для ноги, щели, дыры в подвалах, куда можно нырнуть и спрятаться. Разглядеть бы еще камеры!
Через пару минут к нам присоединились еще бегуны. Мчались чуть впереди, словно показывая дорогу. Знак, понятный всем паркурщикам Города сообщил, что парни просят довериться.
Выхода не было и мы помчались за ними.
Подворотня, щербатая стена, балкон… Громкие и злые крики вслед — кто-то из жильцов остался недоволен, но провожатые даже не замедлились. Еще с четверть часа гонки по незнакомой трассе, и они нырнули в какую-то сараюшку.
— Сюда! — легко отодвинули кресло, под которым оказалась дыра. — Отсидитесь там.
И, оставив нас в темноте, исчезли.
13
— Что дальше? — спросила у Ларса.
Тот напряженно прислушивался к тишине. В какой-то момент она сменилась голосами, топотом ног, грохотом роняемой мебели. Я закусила губу, чтобы не закричать от страха и почувствовала, как пальцы Ларса сжали мою ладонь.
Стало спокойнее.
Над головами заскрежетало — это сдвинули кресло. Не знаю, почему они не увидели закрытый деревяшками лаз, похоже, что-то помешало, потому что шаги простучали к выходу и все стихло.
— Что дальше? — билось в голове, нос казать это даже шепотом я не решалась. Единственной связью с реальностью оставалась рука Ларса, в которую вцепилась, как в соломинку.
Наши пальцы переплелись и страшно, что эта связь прервется. А сильнее прижимаюсь к мужской груди и чувствую напряжение. Невидимое в темноте движение и скорее угадываю, как он смотрит вверх, туда, где деревянный настил отделяет нашу крохотную, примерно два на два метра каморку от охотников за головами.
Хочется шептать, говорить, кричать — что угодно, только не эта глухая тишина, и тут же рука Ларса проводит по голове, спине, плечам, успокаивая. А потом я чувствую на пальцах дыхание и невесомый поцелуй.
Машинально тянусь к лицу Ларса. Он не брился пару дней, губы царапает щетина. Плевать! Подумаешь, нежности какие!
Запах мятной жвачки почти выветрился. Понимаю, что прежде я никогда не ощущала истинного вкуса поцелуев, а он невероятный! Сладковато-свежий, мягкий.
Такой же, как у жасмина, если убрать тычинки и лизнуть желтоватую серединку.
Язык сам тянется ощутить эту сладость, мягкие губы послушно раздвигаются, но проникнуть внутрь не получается: Ларс переходит в наступление.
Его язык сильнее и настойчивее. Зубы закусывают нижнюю губу, тело как разрядом тока прошибает! Воздуха не хватает, но какая разница?
Ларс тяжело дышит, стараясь не издавать громких звуков.
Верно! Нельзя шуметь, никак нельзя! Но целоваться можно и не шевелясь!
Губам горячо, жар разливается по лицу, спускается на грудь, так что приходится расстегнуть толстовку. Жадные руки ту же оказываются под футболкой, ласкают спину, заставляют выгибаться навстречу движениям.
Где я?
Это уже неважно. Темнота усиливает ощущения и когда Ларс касается груди, сдвигая чашечку лифчика, с трудом сдерживаю стон. Почему нельзя шуметь, уже забыла. Но если это условие игры, его нужно выполнять.
Руки скользят по ткани, а хочется ощутить кожу, ее шелковистость, мягкость, почувствовать под пальцами сильные мышцы. Я знаю, какие они — не раз массировала Ларсу плечи и спину. Но сейчас это что-то другое, кончики пальцев зудят от желания прикоснуться. Кажется, между нами вот-вот проскочит яркая, видимая искра.
Ладони скользят по спине, ласкают грудь. Хочу ответить тем же, но Ларс неожиданно поворачивается и пальцы наталкиваются на ткань штанов. Он топорщиться и жар стыда спускается до самого живота, зажигая между ног пламя.
Я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной. Видела не раз, как парни обжимались с девчонками, слышала сладкие стоны. Точно такие, как сдерживаю сейчас.
Но видеть — это не то. Совсем не то. А ощущать — странно.
Смущение длится только миг. Это же Ларс, мой Ларс, чего мне стесняться?