На острие
Шрифт:
Узел расходится практически сам. Горячая кожа, живот дергается, когда провожу по нему кончиками пальцев, зарываюсь в мягкие волоски. Ларс вздрагивает и отстраняется, но только на миг, а потом в ладонь толкается что-то твердое.
«Что-то». Я прекрасно знаю название, но даже самой себе сказать пока стесняюсь. Но это не мешает наслаждаться прикосновениями. Ну чистый шелк, нежный и гладкий. Экстаз для пальцев. И причина продолжить исследования.
Мне нравится, как вздрагивает Ларс. Пытается отстраниться и тут же прижимается снова. Даже жаль, что лица
Проклятая темнота!
Слова уже сорвались с губ, как сверху послышался шум.
Мы оба уставились на потолок, и глаза запорошила пыль — человек прошел от одного угла к другому.
Все это время он находился там? Затаился и ждал?
Страх и растерянность неожиданно вытеснила злость. Я задрожала, но не от ужаса, а от возбуждения. Острого, как лезвие бритвы.
Враг наверху? Прекрасно! Пусть ждет! А нам здесь есть чем заняться!
Но Ларс думает по-другому. Желание пропало, я чувствую это ладонью. Тепло и… мягко.
Попытки вернуть ощущения привели к тому, что Ларс просто вытащил мою руку из своих штанов а потом и вовсе отстранился.
Обида, разочарование, злость… Теперь я дрожала не от возбуждения, а от гнева. Хотелось наплевать на условности, подняться наверх и прибить помешавшего нам нахала! Так хорошо было! И Ларсу тоже.
Я же почти забыла, что происходит и даже боль от потери родителей отступила. А теперь — вернулась.
Глаза защипало. Как плохо быть беспомощной! У этого, наверху, есть все: сила, право, дом и семья, даже если он не из Клана, а простой полицейский.
А у меня нету! Ничего не осталось, а теперь лишили еще и Ларса!
Понимание пришло внезапно. Ох, мамочки, что же он обо мне подумает?
Злые слезы сменились жгучим стыдом. Захотелось сквозь землю провалиться, но было некуда даже сбежать.
А охранник наверху походил немного и направился к двери.
Я очень надеялась, что он не вернется. Мы оба надеялись.
14
Темнота скрыла пылающие щеки, а необходимость соблюдать тишину просто спасла — я все равно не могла выдавить ни слова. А тут еще Ларс отодвинулся как можно дальше. Спасибо, руку не выпустил, иначе хоть волком вой, хоть с ума сходи от стыда и ужаса.
Почему я думала, что люблю темноту? Ненавижу! До остановки дыхания — ненавижу! Отныне она всегда будет ассоциироваться с беспомощностью, ведь это невыносимо, сидеть вот так и до звона в ушах прислушиваться к звукам, доносящимся сверху.
Шаги. Не спокойные, как у полицейских, не уверенные, а быстрые и легкие, словно летящие. Шорох, облако пыли и в конуру врывается свет.
Я долго морщилась — слепит. Ларс подхватил, передал наверх, сильные руки приняли, поставили на деревянный пол. Под попой оказалось пыльное кресло.
— Ну вы и даете! — слышится восхищенное.
Глаза уже привыкли и можно оглядеться.
Обычная заброшка, облюбованная местной молодежью из тех, у кого нет денег на клубы по интересам. На стенах — граффити и распечатанные на простой бумаге фотографии, в основном — прыжки или трюки.
Все становится на свои места. Кому, как не трейсерам помогать друг другу? Эти парни наверняка тоже бывали в запретке, скакали по крышам, перелезали с балкона на балкон, исследовали внутренности домов в попытках найти что- то, сохранившееся с древних времен. На черном рынке давали неплохую цену, я сама не брезговала зарабатывать таким образом на карманные расходы, хотя родители регулярно пополняли свет.
Но свое — это свое, кеш нравился мне куда больше.
Потому что дура была.
Ларс уже что-то выяснил у незнакомцев. Я очнулась от резкого окрика одного из них:
— Помалкивай! Твою бабу весь Город разыскивает, так что позвоним в полицию сразу после того, как выведем вас с территории, нам не нужны неприятности. Поэтому чем меньше мы будем знать о тебе, тем меньше сможем рассказать на допросе!
Ларс кивнул — умно.
В руки сунули по бутерброду из ближайшего гипермаркета и по банке сладкой газировки. Достаточно, чтобы не умереть с голоду на слишком мало для того, кто с утра пораньше промчался через всю запретку, а потом долго-долго сидел в темной конуре.
При воспоминании о том, что там случилось, кровь снова прилила к щекам. Мамочки, я же практически предлагала себя Ларсу! Девочка, девочка из приличной семьи, называется! Хорошо, что нас прервали.
Да ни черта не хорошо! Я ведь тогда, в отличие от Ларса, не обрадовалась, так хотелось продолжения.
Да кому вру-то? Испугались оба, но я и не подумала прекращать! Осознание того, что нас могут обнаружить в любой момент, что мы не одни только обостряло ощущения. И убивать я была готова не за то, что прервали, а за то, что оставили одних.
Внизу живота потянуло. Это я так от воспоминаний возбудилась? Ой, мамочки!
Чтобы отвлечься, прислушалась к разговору.
— Не боитесь новой облавы? — Ларс переводил взгляд с одного парня на другого.
— Нет, мы проверили. Полиция давно уехала, только саро…
— Кто? — я чуть банку не уронила, хорошо, не успела открыть.
— Саро. Сидел тут, как таракан в щели, выжидал чего-то. Мы его до границ района проводили, так что точно не вернется.
Значит, все-таки не ошибка. Меня ищет Клан. И желание ребят донести на нас понятно: ради полиции они бы пальцем о палец не ударили, но с правителями Города шутки плохи.
— Мы пойдем, — аппетит пропал. Хлеб, только что казавшийся вкуснее пирожного, теперь напоминал сухую траву.
— Не торопись, еще не стемнело, — отозвался один из парней. Невысокий, коренастый… Как он умудряется бегать с таким телосложением? Еще, небось, и трюкачит?
Зачем я об этом размышляю? Ответ лежал на поверхности: чтобы отвлечься от того, что произошло в подвале. Думать о чем угодно, только не о собственной распущенности! Забыть как страшный сон! Мама ведь предупреждала, а папа только сказал один раз, что голову оторвет… И мне, и ему.