На острие
Шрифт:
Прыжок, кувырок через голову, мягко, как кошка. И также ловко вскочить на ноги, чтобы рвануть вперед, пить бьющий в лицо ветер и чувствовать, как он хлещет по глазам, больно, до слез.
Главное, не признаваться даже себе, что ветер тут ни при чем. И бежать дальше, готовясь оттолкнуться и лететь над пропастью, чтобы встретиться на той стороне с бетонной плитой, поросшей кое-где чахлой травой.
— Стой! — Ларс хватает за руку, и бег останавливается.
— Что?
— Совсем рехнулась! — в серых глазах боль и злость. — Жить надоело?
Восторг
— Что? — кажется, получается слишком грубо.
Вместо ответа Ларс подвел меня к провалу. Мамочки! Я это собиралась перепрыгнуть? Да тут только если крылья отрастить!
— Возвращаемся! — Ларс хрипит, словно что-то мешает говорить. — Перекантуемся в Логове, а там посмотрим.
— Опасно! — я вспомнила его слова. — Если облава…
— Тогда и будем думать. А пока тебе опасно бегать. Возвращаемся! И осторожно!
Путь в Логово показался бесконечным. Восторга больше не было, да и Ларс не позволял выйти за рамки: следил за каждым моим шагом, каждым движением. Дай волю — обвязал бы страховкой и переправил по веревкам.
— Уже? — вся компания была в сборе. Пришли даже те, кто предпочитал бегать в других местах.
— Уже, — Ларс открыл бутылку с водой и долго пил, а потом огляделся: — Лара пока поживет здесь. Узнаю, что кто-то выдал…
И посмотрел так, что все невольно вжали головы в плечи. Поверили. Да и не зря — драться Ларс умел и любил, не раз доказывал правоту кулаками. Потому и не совались к нам другие компании.
— А что она есть будет?
Вопрос снял напряжение. Некоторые полезли в рюкзаки, доставая прихваченные из дома припасы. Не бог весть что: бутерброды, печенье, синтетическая лапша быстрого приготовления, такие же супы…
— Вот это и будет! Где кипяток?
— Сейчас!
Газа и электричества в запретке отродясь не бывало. Каждый выкручивался как мог: кто-то жег костры, кто-то приносил автономные туристические плитки, кто-то разживался солнечными батареями. У нас же имелось несколько баллонов сжиженного газа. Откуда — Ларс молчал, зато в любой момент можно было не только вскипятить воду для чая, но и приготовить поесть. Правда, до такого не доходило, здесь никто никогда не оставался дольше, чем на сутки, а это время можно и на сухомятке посидеть.
В руки мне сунули бутерброд с дешевым сыром и кружку горячего супа. На поверхности плавали кусочки сушеных овощей, в основном морковная ботва и лук. Я выпила залпом. И поскорее зажевала бутербродом — после домашнего бульона есть это было невозможно.
— Ну, насмотрелись? — Ларс явно злился. — Расходимся, дайте человеку отдохнуть.
Ребята послушались. Ободряюще хлопали по плечам, девочки лезли обниматься, отчего становилось только хуже, и ныряли в проем.
— А ты? — спросила, когда мы остались одни.
— Что? — он явно удивился. — Сказал же, что здесь переночую!
— Когда? — я такого не помнила, разве что упоминания вскользь чего-то насчет «перекантуемся». Но обрадовалась: оставаться одной в зарпетке не хотелось. Страшно. Предыдущая ночь была не в счет.
8
Остаток дня просидела, свернувшись клубочком в кресле. Ларс что-то рисовал, уже на планшете и отложил его, только когда стало совсем темно.
— Есть хочешь?
Я не хотела. Я вообще ничего не хотела. Разве что умереть. Лучше — еще до того, как решила пойти в проклятое кафе.
— Какого черта он туда сунулся? — спросила у пустоты.
— Ты о чем?
— О саро. Зачем он пришел в это кафе? Они же предпочитают что-то посолиднее, подороже…
Ларс присел перед креслом на корточки:
— Рассказывай. Что за саро? И что за кафе?
Да, верно. Об этом я умолчала. Но слова рвались наружу и рассказывать было легко.
Ларс мрачнел.
— Действительно… какого. Но ты не виновата! Слышишь? Не виновата ни в чем! Подумаешь, толкнула!
— И прощения не попросила. Почему я этого не сделала, Ларс? Спина бы сломалась от простого поклона?
— Может, — он привстал, чтобы обнять, — потому что была не виновата? И это не ты его толкнула, а он — тебя?
Возможно, так и было. Память отказывалась помогать. Сам момент встречи вылетел из головы. Я помнила только потемневшие глаза, широкий разворот плеч и ладонь, тянущуюся к мечу. Тонкому, длинному, с мэнуки в форме стрекозы.
— Не знаю, — обхватила руками гудящую голову. Ничего не знаю!
— Тсс, — я сама не поняла, как оказалась на коленях у Ларса. Он обнимал, гладил по спине, укачивал, как ребенка. Шептал что-то ласковое… И было так хорошо выплакаться на его надежном плече, а потом заснуть, согреваясь теплом сильных рук.
Проснулась оттого, что луна заглядывала прямо в окна. В ее свете предметы казались чужими, меняли очертания и в тенях таилось что-то жуткое. Захотелось спрятаться под одеяло с головой, зажмуриться, отгораживаясь от страхов.
А потом стало все равно. Чего мне бояться? Самое страшное уже произошло.
Мысли не давали заснуть снова. Крутились в голове бесконечной лентой, завязывались в узел и возвращались к началу. Ларс тихо сопел, подложив под щеку ладони.
Стало стыдно. Верчусь тут, а он, вместо того чтобы провести ночь в своей постели, ютится на продавленном диване. Ему утром на работу, да и дома будут неприятности — несмотря на совершеннолетие, родителям не нравилось, если сын не приходил ночевать.
Осторожно села, нащупала кроссовки и тихо подошла к окну.
Луна казалась огромной. Она заливала бледным светом все вокруг и в стекле отражался беспорядок, царящий в комнате.
Я поняла, что задыхаюсь. Что не могу стоять на месте, тело требовало движения.
Ларс не проснулся, когда я приоткрыла дверь. Пели тщательно смазывались, так что она не скрипела, а ходить бесшумно я научилась давным-давно: если не умеешь владеть телом, в паркуре делать нечего!
Как и сумасшедшие, решившим бегать ночью.