На острие
Шрифт:
Кен знает, что делает. На миг просыпается ревность — он слишком опытен! Слишком… Но вихрь поцелуев уносит мысли о его прошлых женщинах. Это было прежде. Сейчас же есть только я. И мои желания!
Отани плавится от ласк. В глазах — безумие, но оно отступает, стоит Кену понять, чего я хочу.
— Нельзя! — откатывается на край постели.
— Почему?
— Вы наследница, и…
— И что? Ты же сам говорил, что всем плевать, с кем я буду спать. Главное — родить сына.
— Вы еще не замужем.
Не выдерживаю. От собственного хохота закладывает уши:
— Плевать на деда! И на остальных! В конце концов, я работала в борделе. Кто будет дать невинности от шлюхи?
— Госпожа! — вот теперь узнаю Кена. В темных глазах — пламя страсти, огонь желания, гнев и… надежда.
— Кен Отани! Ты клялся мне в преданности! — голос звенит, как натянутая струна, и тут же превращается в шепот: — Обещал, что выполнишь любое, даже самое безумное желание!
Он очень старался, чтобы мне не было тяжело. Но эта тяжесть вызывала новое удовольствие. Хотелось впитать его без остатка, чувствовать каждой клеточкой, слиться в одно целое.
— Ты уверена?
— Да.
Мягкое движение и я не могу сдержать шипения. Возбуждение не исчезло, но саднящая боль отрезвила.
— Лара…
— Не останавливайся!
Расслабиться так трудно! Но за свои действия надо отвечать. Тем более что потом будет хорошо.
Больно! Как же больно! Ожидания не оправдались, реальность оказалась неприглядной.
Но мне нравится. Нравится смотреть на обезумевшего Кена и понимать — сейчас он полностью в моей власти. Даже больше чем тогда… связанный.
— Госпожа, — тихий полустон, и он откатывается в сторону.
Губы ловят воздух, грудь вздымается, а набухший член пульсирует, выкидывая белесые струйки.
— Сдержался… зачем?
— Нельзя, — Отани хрипит, в подушку, не смея поднять взгляд. Ему стыдно?
— Мне понравилось, — даже не вру. Действительно… понравилось, особенно его вид во время оргазма.
— Но вы… вам надо… — руки тянутся ко мне как к чему-то спасительному и прежде, чем понимаю, Кен прячет лицо на моей груди. Плечи судорожной вздрагивают и не сразу понимаю, что он плачет.
Тихо глажу по спине, ерошу короткий ежик волос. Слова сейчас лишние — страшно, когда мужчина плачет. Единственное, что можно — это вот так побыть рядом, подставить плечо, позволить ненадолго стать слабым.
Но Отани не желает помощи. Встает, молча одевается и стремительно выходит, оставив меня одну.
Подушка летит в закрывающуюся за ни дверь:
Сволочь!
Теперь моя очередь плакать.
Заснула, обнимая подушку. От слез побаливала голова и сны были какие-то тревожные.
Пробуждение оказалось таким же:
— Наследница!
Я едва успела прикрыться одеялом. В комнату заглянул охранник:
— Наследница, пришло сообщение, что Глава впал в кому. Вам нужно быть рядом. Завтрак заботливо накрыли, пока я принимала душ. Но на еду времени не
оставалось. Светлый костюм плохо подходил для визита к умирающему, но другого не имелось.
Единственное, с чем пришлось повозиться — макияж. Еще будучи Госпожой
Кошкой я привыкла прятаться за косметикой, и не видела причины изменять устоявшейся традиции.
В коридорах царило оживление. Встречные жались к стенам, кланялись чуть не до земли… или же делали вид, что не замечают меня. Я же искала среди мужчин Кена. Он стоял возле кровати, на которой хрипел опутанный трубками Глава Первого Клана.
Там же находился Председатель Верховного Совета и оба Менети. А я-то думала, они под стражей!
Мысль мелькнула и пропала. Сейчас меня больше всех на свете занимал Отани. А он не обращал на меня внимания, суета врачей волновала его куда больше.
Я решительно двинулась сквозь толпу, и, к моему удивлению, охрана оказалась чуть впереди: мужчины аккуратно раздвигали мешающих пройти людей. Послышались шепотки — все знали, кто я такая, но я не знала почти никого. Да и ладно!
Аппараты мерно пищали, и, несмотря на усилия медиков, назойливый звук не становился тише. Я остановилась напротив Отани. Теперь нас разделяла только высокая больничная кровать.
Помощник Главы вежливо поклонился и словно забыл о моем присутствии. А я перевела взгляд на деда.
За это время он сдал. Очень сильно. На подушках лежал дряхлый старик, напоминающий скелет. Прозрачная маска на его лице запотевала от дыхания, а кожа приобрела синеватый оттенок.
И все-таки он боролся! Словно почувствовал, что я рядом!
Дрогнули веки и зеленая кривая, пляшущая по экрану, успокоилась. Ее зубцы стали одинаковыми, словно близнецы.
— Состояние Главы стабилизировалось, — доложил Кену врач, — но мы ничего не можем обещать.
Я слушала людей в белых халатах и вдруг осознала: они тоже — часть Клана. Клан
— это не только саро со своими клинками. Это еще и люди. Врачи, спортсмены, солдаты, чиновники. Мужчины и женщины. Дети. И их судьба зависит от этого старика, у которого и дышать силы уже не осталось.
А он, наплевав на врачебный вердикт, открыл глаза. Темные, словно оконное стекло ночью, они уставились на меня. Палец правой руки пошевелился: дед велел подойти.
79
Он что-то говорил, но запотевшая маска мешала разобрать слова. Дед досадливо поморщился и Отани поторопился убрать помеху.