На озере Светлом
Шрифт:
Он лезет в кузов и начинает искать канистру. Кузов густо засыпан снегом, ничего не видно. Куда он мог её девать? Виктор начинает припоминать и, вспомнив, вздрагивает, как от удара: канистра осталась там, на базе в Золотинске. Он снял её с кузова, чтобы не помяли при погрузке, а поставить обратно забыл: торопился выехать. Вот это номер!
Сразу, в одну секунду, положение становится отчаянным, гибельным. Что же он теперь будет делать? Виктор так ошеломлён нежданным несчастьем, что бессильно опускается на покрытый снегом ящик с подшипниками и несколько минут сидит неподвижно, уставясь в окружающую его белую мглу. Как же
Здесь, в каменной ловушке, ветер слабее, чем на дороге, и сравнительно тепло. Слышно, как наверху, над обрывом, под напором ветра гудят сосны, как воздух свистит в ветвях, как со зловещим шорохом скользит по снегу позёмка. Дела! Нечего и рассчитывать, что кто-нибудь поедет в такую погоду. На помощь надеяться нельзя, надо спасать машину самому. Но в какую сторону направиться? Где теперь населённые пункты?
И вдруг до него доносится протяжный трубный звук. Он так отличается от гула сосен и свиста ветра, что Виктор сразу настораживается. Что это? Кто может так трубить? Старик-попутчик рассказывал о лосях. Неужели кричит лось?
Звук повторяется — необыкновенно низкий, густой, протяжный, он длится никак не меньше полминуты. Нет, никакое живое существо не способно издавать такие звуки. Кто же это трубит? И Виктор вспоминает арку со светофором, у обелиска на границе Европы и Азии — точно так трубил электропоезд. Ну да, как он раньше не сообразил: это звучит сирена электровоза. И он представляет себе кабину, электровоза, машиниста, нажавшего кнопку сирены и вглядывающегося в снежную муть. Ему тоже приходится нелегко — пробиваться с тяжёлым составом сквозь эту стену вздыбившегося снега.
— Спасибо, друг! — вслух говорит Виктор тому далёкому и неизвестному человеку, который подал ему, как руку помощи, перелетавший через леса и горы сигнал.
Теперь Бартенев уже не чувствует себя таким одиноким и беспомощным среди разбушевавшейся стихии. Там, за горами, на железной дороге, такие же, как он, транспортники борются с метелью, ведут свои составы, и он должен бороться! Надо идти в сторону железной дороги, добраться до какого-нибудь населённого пункта, достать бензин, заправить машину и вывести её на дорогу. Сейчас он всё это сделает…
Но когда из радиаторного краника начинает вытекать спускаемая вода, Виктору опять становится тоскливо. Через несколько минут он покинет машину, и кто знает, когда увидит её опять. Вода вытекает в снег. Горячая, она высверливает в снегу тонкое и глубокое отверстие. Течёт, как кровь из раны. Чувство такое, будто это и в самом деле струится кровь из него, из Виктора, — так жалко покидать машину! Но ведь нет же, нет, он не покидает машину! Наоборот, он пойдёт сейчас добывать горючее, чтобы её спасти.
Взобравшись на обрыв, определив направление по сигналам электровозов, Виктор в последний раз оглядывается назад. Грузовик почти не виден: его уже закидало снегом. Как бы ему сейчас хотелось остаться здесь, с машиной! Но ничего не поделаешь, надо идти…
Страшно вспомнить, что это была за дорога! По прямой, наверное, не больше пятнадцати — двадцати километров, но путь кажется бесконечным: то и дело приходится обходить неприступные горы и бездонные балки, продираться через чащобу, которая в другое время казалась бы
Только под утро он выходит на железную дорогу и, совершенно обессилев, шатаясь, как пьяный, бредёт по пути. К счастью, это происходит недалеко от той будки на переезде, мимо которой он проезжал днём. Дежурная стрелочница замечает его и кричит:
— Эй ты! С рельсов уйди! Поезд идёт!
Бартенев не слышит и продолжает идти.
«Что с ним? — думает стрелочница. — И откуда только взялся?» Она подходит к нему и за рукав уводите рельсов. — Ну, куда тебя занесло? Жизнь надоела? Попадёшь под колёса, я отвечать за тебя должна?
Бартенев, оглушённый грозным гулом, уже давно разламывающим ему голову, смотрит на женщину бессмысленным взглядом и с усилием выговаривает:
— Машина у меня… В лесу завязла… Бензину… нет ли?
Вид у него дикий и измождённый, и стрелочница догадывается, что с человеком что-то случилось. Сменщица, у которой она принимала смену, говорила, что перед метелью в горы прошла машина. «Уж не с неё ли он, сердешный?»
Она устроила обеспамятевшего Виктора на лавке в своей крохотной будке. Когда в вихрях снега в горы уходит блистающий прожекторами электропоезд, она вызывает дежурного по разъезду и докладывает о пришедшем из лесу больном человеке. Приходят люди, уводят Бартенева на станцию, усаживают в пассажирскую электричку и увозят в областной город.
Он очнулся через много дней в железнодорожной больнице. Узнал, что приезжали представители совхоза, приходили работники областного управления милиции, но добиться ничего не могли: Бартенев сильно бредил. Начались поиски машины, но безуспешно…
Да и как было её найти, когда она стояла далеко в стороне от дороги, в одном из глухих заливов озера Светлого, укутанная в трёхметровые сугробы. Лесник захаживал сюда редко: нечего было ему здесь делать. А когда наступила весна, началось таяние, тяжёлый грузовик продавил лёд и ушёл под воду.
МЫ — СОВЕТСКИЕ…
Странно слышать этот рассказ сейчас, когда над Уралом сверкает горячее, яркое лето. Маленькое раскалённое солнце заливает землю своими лучами, дышать нечем, и о зимних морозах вспоминаешь с удовольствием. Курилка, в которой сидят ребята, поставлена в тени громадной сосны, но всё равно жарко, ребята обливаются потом. Пока не закончился рассказ, никто из них не шелохнулся. Потом наступает долгое молчание. Слышно, как шуршит бумага. Виктор достаёт папироску, достаёт прямо из кармана, не вынимая пачки, как он привык делать во время хода машины.