На пороге Будущего
Шрифт:
— Он так велел, моя госпожа. Он так велел. Мы не могли ослушаться.
— Как он мог это сделать? — спросила она. — За что?..
— Он так приказал, — повторил Пеликен. — Позвал нас с Эврой после того, как дал тебе вина со снотворным, и велел увезти тебя через северные ворота сюда, в горы. Мы взяли Ланселота, и своих коней, и слуг и ехали больше суток, а потом местные жители привели нас в эту долину. Здесь нас никто не найдет. Так он хотел.
Она надолго замолчала, закрыв лицо руками. Такое предательство казалось ей невозможным. Потом она спросила:
— Сколько прошло времени со дня сражения?
— Сражение
Евгения покачала головой.
— Халена больше нет с нами. Он пал от руки Алекоса. Я вижу это сейчас так же ясно, как вижу тебя.
Она с каким-то садистским удовольствием наблюдала, как исчезают с лица ее телохранителя последние краски и он становится похож на тяжелобольного. Он уже несколько недель не брился, одежда его была в беспорядке, и одни лишь глаза лихорадочно горели на бледном лице.
— Как он мог? — повторила она. — Неужели он думал, что я смогу жить без него?..
Пеликен молчал, глядя в сторону. Евгения опять со стоном уронила голову на колени. Больше горя ее мучила злость на Халена. Они были — как одно, они сражались вместе и вместе должны были умереть. О чем он думал, когда решил таким подлым способом спасти ее? В нем была ее жизнь, и смерть рядом с ним она приняла бы как высшее благо, как же он мог столь жестоко ее предать? Быть может, он слишком любил ее и, собираясь на последний свой бой, думал не о царице, а о женщине, которую нужно защитить? Но что она будет делать теперь? Одна, без своего царя и без царства! Что ей делать тут, в горах, с горсткой людей, у которых больше нет родины? И как дожить без него до завтра?
Ее душили слезы. Какая-то самая древняя часть рассудка, та, в которой живут первобытные инстинкты, хотела завыть, закричать, как тысячи лет воют женщины над телами убитых мужей, оплакивая их прошлое и свое будущее. Но она не могла себе этого позволить и боролась, из последних сил боролась с рвущимся наружу криком. Пеликен то порывался подойти к ней, то останавливался. От его невнятных слов сочувствия ей стало совсем невмоготу. Она так сжала челюсти, что заломило уши, и мысли мешались: горе, отчаяние, ярость сплелись в клубок и душили ее. Она вспомнила, как призывала Алекоса и он не снизошел ответить ей — ей, царице иантийской, которой подчинялось на этой земле все, от крохотной птицы до благороднейших людей! Ничем она не оскорбила его, а он отнял дружбу, и любовь, и будущее, и заставил ее ненавидеть погибшего мужа. Нет, не Халена должна она ненавидеть — он до последней минуты исполнял свой долг царя, оберегая олуди для Ианты, — а незваного преступника, осмелившегося перейти ей дорогу!
Евгения вскочила, воздела руки. Люди замерли, когда прямо над их головами в чистом небе возникло темно-сизое облако и гром разнесся над горами.
— Проклинаю его, убийцу царей, незваного подлеца, пришедшего на землю нашу! — закричала она, и гром вторил ее словам. — Небо и землю призываю я отомстить за смерть нашего царя. Да обрушатся все духи земные и небесные на него, пусть гонят его в страхе, не дают ему спать и говорить, пусть заслонят от него свет дня и покой ночи! Черная тоска сгрызет его сердце и болезни источат тело, да лишится он своей силы,
С грохотом сверкнула молния, ударила в пень, у которого стояла олуди. Воины, слуги, горцы — все закричали в ужасе. Евгения без памяти упала на землю, а туча растворилась, будто ее и не было.
Пеликен подбежал к Евгении, уверенный, что она погибла, с опаской обошел тлеющий пень. Она была без сознания, но дышала, и на теле не было ожогов. Он отнес ее в шатер, Эвра омыла ее тело водой. Пеликен в это время успокаивал людей: они сочли, что небо покарало царицу за то, что осмелилась проклясть другого олуди.
— Думаю, как раз наоборот, — возразил он мужчинам, подошедшим к нему с вопросами. — Если бы так, это облако не ушло бы так быстро, да и царица умерла бы. Мне кажется, духи показали, что услышали ее просьбу, и отправились ее выполнять. А царица потеряла сознание, потому что слишком устала. Совсем недавно на Фараде ей пришлось сразиться с могущественными колдунами, а после этого она собиралась выйти к Алекосу… Весть о гибели царя стала для нее последней каплей. Она олуди, но все-таки женщина. Помните, мы дали клятву защищать ее.
— И мы будем ее защищать! — воскликнул Ильро из отряда копейщиков Дафарского гарнизона. — Мы сделаем все, что она прикажет. Если прикажет — будем сидеть здесь, в горах, до самого конца света. Но царица не такая. Она не станет прятаться, я знаю! Даже если ее проклятие не подействует, она не сдастся!
— Хален действительно погиб? — спросил товарищ Пеликена, гвардеец Себария.
— Так сказала Евгения. Она увидела это, как только пришла в себя.
Пеликен вытер покрытый испариной лоб. Он и сам утомился не меньше Евгении, и ему тоже хотелось погоревать в одиночестве.
— Давайте отдохнем. Мне все слишком устали. У меня что-то уже совсем голова не варит. Не знаю как теперь жить, без Халена, без Венгесе… Может, и правда нам лучше остаться здесь, ведь там, на равнине, ничего и никого больше нет!
Эвра не пустила его в женский шатер. Он ночевал у костра, а утром все же зашел посмотреть на царицу. Сидя у ее изголовья, Эвра плакала, и платок, который она сняла с головы, насквозь промок от слез. Было непонятно, пришла Евгения в себя или нет. Ее обведенные синими тенями глаза были открыты, но она ничего не видела, ни на что не реагировала.
— Она никогда так надолго не уходила, — всхлипнула Эвра. — Она ведь думала, что погибнет вместе с Халеном. Я боюсь, что она не вернется к нам больше, уйдет к нему! Сделай что-нибудь, Пеликен!
— Я не знаю, что делать, — сказал он. — Будем ждать и надеяться, что она придет в себя. Ей слишком больно. И подумай, Эвра, она ведь никогда ничего не теряла и просто не умеет горевать. Нужно время, чтобы она смирилась.
— Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь, через что ей пришлось пройти? Разве ты был с ней, когда она пыталась спасти людей от смертельной болезни и не могла? Ты видел, как она убивалась каждый раз? Разве ты был с ней, когда приходили видения и она не могла разобраться, что видит? Она знала, когда и как умрут близкие ей люди, — думаешь, это легкое знание? — Эвра закашлялась, понизила голос. — Ей не нужно учиться страдать. Я боюсь только, как бы она не потерялась в своих грезах…