На пороге соблазна
Шрифт:
— Никит, я тебя прошу, — произнес папа, опускаясь в кресло. — Милана не хотела тебя задеть или оскорбить. — Он нахмурил брови, когда я достал из кармана пачку сигарет, и с плохо скрываемым раздражением поинтересовался: — Мать знает, что ты начал курить?
— Мне уже давно не четырнадцать, чтобы прятаться по закоулкам и спрашивать разрешения, папа, — ответил я. — Да, мама в курсе. И ей это не нравится, если тебе интересно. Но она понимает, что я уже мальчик взрослый, и с нравоучениями не лезет.
— Хорошо, — внезапно пошел на попятную отец. Толкнул в мою сторону
— Какое серьезное заявление, — ухмыльнулся я. — Ты советуешься? С ней? — дёрнул подбородком в сторону открытой двери и хмыкнул: — Я так понимаю, Милочка стала не только советчицей, но и инициатором увольнения Галины Павловны? Чтобы, так сказать, на деле показать свою важность и значимость в жизни? И как она готовит?
— Никита, хватит! — все же взорвался отец, грохнув ладонью по столу. — Хочешь начать наше общение с того, чем мы его закончили? Валяй. Только уясни уже, что Милана не виновата в нашем разводе с Леной. Думаешь что-то изменится, если ты начнёшь ее травить? — спросил и взмахнул рукой в направлении кухни. — Вперёд. Отыграйся на ней за мою ошибку. Ну же, Никита, вперёд, — повторил свое предложение папа и откинулся на спинку кресла, вогнав меня в состояние немого ступора причиной отсутствия кухарки: — У Галины дочь рожает. Никто ее не увольнял, и я бы не позволил. Только тебе проще найти повод и сорваться на Милане, чем выслушать. Делай, что хочешь, Никит. Действительно, уже не маленький. Объяснять тебе прописные истины я не собираюсь. Осточертело.
Качнувшись вперёд, отец взял мою пачку и выбил из нее сигарету. Подкурил, глянул на мое запястье и негромко рассмеялся:
— Да что ж ты будешь делать-то? Ведь договаривались.
— Что? — спросил я, не понимая о чём идёт речь.
Но, как и отец, сорвался в смех, увидев внутри коробки точно такие же часы, что подарила мне мама. С единственным отличием — оттенок ремешка.
— Забавно получилось, — произнес папа. Перевел задумчивый взгляд с одних часов на другие, поднес к губам сигарету и улыбнулся, показав не на свой, а на мамин подарок: — Эти смотрятся лучше. Я куплю тебе что-нибудь другое.
Потянулся к коробке с намерением забрать. И удивлённо хмыкнул, когда я рывком сдвинул ее к себе, прижав ладонью к столу.
Я не знал, зачем мне сдались две пары одинаковых часов. Не смог бы объяснить, что мной двигало, ни отцу, ни себе самому. Может, его взгляд, интонация или что-то другое — не понял. Будто мозг просчитал все возможные варианты развития событий. Выбрал единственный правильный и отправил импульсы по нервам к необходимым здесь и сейчас мышцам.
— Буду чередовать. День мамины, день твои, — произнес я, найдя такое объяснение если и не логичным, то достаточным.
Посмотрел на отца и, кажется, впервые за последние годы увидел в его глазах… благодарность? Она мелькнула всего на мгновение, но отпечаталась у меня на подкорке вопросом: «Папа волновался?!»
Человек, под взглядом которого трещали бетонные
Нет, я не верил в такое. Не допускал даже мысли, но и тут отец умудрился удивить меня.
— Хорошо, — кивнул он. Стряхнул столбик пепла в пепельницу и показал на шкаф с сигарами: — Никит, а может по одной после обеда? — спросил и тут же, будто не до конца отдавая отчёт произнесенному, пожал плечами: — Если хочешь, конечно. Один черт, куришь…
Я кивнул и спросил:
— Что бы ты посоветовал, пап?
Он взмахнул ладонью и потянулся к узлу галстука, ослабляя его:
— Честно говоря, я даже не знаю. Может, «Ойо де Монтеррей»?
«Мальчики», «Сёмочка», «Никитушка» — до тошноты вымораживающие и противоестественные обращения. Только я их терпел. Заставлял себя не скрежетать зубами слишком громко и что-то отвечать, когда Милана, обращалась ко мне.
Вроде бы никто не просил ее нарушать тишину за столом — в присутствии Миланы ощущение неловкости между мной и отцом зашкалило до физически ощутимого.
Отец и без вопросов своей пассии был прекрасно осведомлен и о моем переводе, и о работе, но Милана словно задалась целью вывести нас на диалог. Вытягивала из нас обоих по слову или предложению и никак не унималась. Разговор, который худо-бедно начался в кабинете, окончательно расклеился, стоило в нем появиться новому участнику. И черт побери, я никак не мог вытравить из себя все сильнее подзуживающее желание бросить приборы на стол и рявкнуть, чтобы Милана заткнулась и дала всем спокойно поесть.
— Мила, будь добра, помолчи немного, — достаточно понятно, что просьба вот-вот прозвучит в другом ключе и тоне, произнес папа. Тронул Милану за руку и внезапно мягко добавил: — У Никиты был тяжёлый перелет, — перевел взгляд на меня и после показал на соусницу: — Добавь побольше.
— Спасибо, папа, — кивнул я с благодарностью.
Полил утку клюквенным соусом и с какими-то невероятным наслаждением выдохнул в такой желанной тишине. Где единственными звуками были лишь редкий звон столкнувшихся невзначай вилки и ножа и еле слышное шуршание салфеток.
Я даже смог расслабиться и почувствовать вкус приготовленного Миланой обеда. До которого, при всем желании, не хотелось докапываться. Утка оказалась вполне съедобной, овощное рагу с фасолью — приятным, а непривычно треугольный ноздреватый хлеб не покупным.
— Милана сама печет. Не часто, — негромко прокомментировал мой вопросительный взгляд отец и, кажется, растерялся от вырвавшегося у меня замечания:
— Зря. Вкусно получается.
Взяв ещё один ломоть хлеба, я краем глаза посмотрел на стушевавшуюся Милану и, к своему удивлению, обнаружил, что она больше ковыряет в тарелке, чем ест. Можно было смело сказать, что за время обеда она в принципе ничего не съела. И это озадачило меня. Даже больше — заинтересовало. Настолько, что несколько раз украдкой смотрел в ее сторону, и лишь заметив подрагивающие пальцы, подумал, как нелегко даётся Милане обед и мое появление.