На пороге великой смуты
Шрифт:
– Что ты сказал? – Албасты взбежал по лестнице на террасу и, отстранив жену Махмуда, схватил за одеяло Юриса.
– О Всевышний, он стар и болен, – запричитала женщина, тараща на главаря глаза. – Не трогайте его. Не трогайте!
– Господин, не тронь моего отца! – истошно завопил и Махмуд.
На крик из дома выбежали слуги с оружием в руках и остановились в нерешительности у порога.
– В чём дело? – недовольно поморщился Албасты.
В чёрной овчинной шубе, в лисьей шапке, с платком на лице, он выглядел до того злобным
– Сейчас я объясню вам, в чём дело, – спокойно повторил Албасты.
Услышав полный угрозы голос, Юрис неожиданно вскипел:
– Выродок! Презренный, проклятый отцом! И почему мой безумный брат когда-то пригрел тебя?
– Значит, ты меня узнал, пень трухлявый, – оборвал его Албасты.
Видя, что дело принимает нежелательный поворот, Махмуд стал хватать разбойника за руку, причитая:
– Господин, вы же пришли за своим конём, а не разорять нас? Вы же сами…
– А ты тоже узнал меня? – грозно рыкнул на него Албасты.
– Да, – признался тот. – Но мы же когда-то…
– Плюнь ему в свинячье рыло! Этот байгуш слишком высоко вознёсся. – В горле старого Юриса что-то заклокотало от ярости, как вода в кипящем котле.
– Ну вот, раз уж ты заговорил, хвост верблюжий, – сказал Албасты, – тогда скажи мне, где держишь в своём доме свои и мои деньги. Я не хотел отнимать их у тебя, но ты оскорбил меня в присутствии моих воинов. Так же ты виновен и в том, что не отдал моему человеку коня и деньги, которые я оставлял у тебя на временное хранение. Ты сказал моему воину, что отдашь всё лично мне. Так вот он я, жив и здоров, как видишь.
Махмуд подскочил к отцу и накрыл его голову одеялом, чтобы он не говорил ничего лишнего.
– Сабарманы! И умереть захочет человек, так они на него встанут и начнут топтать, – вырываясь, кричал Юрис.
Перепуганный Махмуд ткнул его локтем в бок, чтобы тот замолчал.
– Старик показывает свои жёлтые зубы?! – расхохотался Албасты. – Я хотел уйти с миром, но теперь передумал. На улице зима, а моим лошадям нужен корм. А у вас его много! И люди мои поисхудали. Много времени понадобится, чтобы их откормить!
– Да разве мы вас прокормим, сабарманы? – закричал разозлившийся Махмуд. – У нас и свой скот кормить нечем!
– Сабарманы? – насмешливо переспросил Албасты. – Разве мы снимаем с вас халаты или шаровары? Подтяните их, кстати, а то сами упадут. – Он подождал, пока затих смех столпившихся рядом с террасой разбойников. – Удобное место у вас тут, почтенный Юрис. Двор и дом на окраине слободы. И любопытные мимо вашего двора не ходят. Так что мы в сытости и безопасности доживём до весны.
– Убирайся прочь, байгуш! – яростно сжал сморщенные кулачки старик. – Ты ничего не получишь, пока я жив!
– Тогда я получу всё после твоей смерти, кусок дохлятины! – крикнул Албасты. – Воины! Кормите коней, режьте баранов. Этот дом наш, пока в нём не останется ни одной засохшей лепешки!
– Ты
– Ты и твой отец оскорбили меня, – повторил Албасты. – Твой отец перестал дружить с головой, а ты… выпроводил за ворота моего посланника, чем меня горько обидел.
– Но я не поверил ему, – принялся оправдываться несчастный Махмуд. – Он не внушал мне доверия.
– А я склонен считать, что ты обокрал меня, продав моего коня и потратив мои деньги! – покачал головой главарь разбойников.
Махмуд ничего не успел сказать в ответ, так как неожиданно Юрис тихо рассмеялся, закашлялся и с натугой сказал:
– Ты подохнешь. Как пёс подохнешь, байгуш безродный! А я тебе ничего не дам, хоть зарежьте.
Гульнара восприняла эти слова как сигнал и сразу завыла не своим голосом:
– Лю-ди! По-мо-ги-те!
– Рот закрой, кобыла жеребая! – прикрикнул на неё Албасты. – Ещё раз его разинешь, я прикажу перерезать вас всех вместо баранов.
Он оттолкнул Махмуда рукояткой камчи и сбежал вниз по лестнице.
– Мы что, остаёмся надолго или только заночуем? – окружили его с расспросами воины.
– Дайте корм лошадям и режьте баранов, – распорядился Албасты.
Махмуд упал перед ним на колени и заплакал, глотая слёзы. А когда разбойники вошли в овчарню, он ухватился за ноги Албасты и уже ничего не говорил, только тяжело дышал.
– Ты вспомни, как я и мой отец помогали тебе, когда тебе было плохо? – прохрипел он сорванным от волнения голосом. – Мы кормили тебя и твоих сабарманов. Так почему ты хочешь отплатить нам чёрной неблагодарностью?
Албасты нагнулся, схватил Махмуда за ворот азяма (верхний кафтан халатного покроя, крытый овчинный тулуп), встряхнул, словно приводя в чувство. Продолжая держать его за ворот, он сказал сквозь зубы:
– Ты напомнил мне то, о чём я поклялся не вспоминать никогда, ишак безмозглый! А потому…
Он выхватил из ножен саблю и одним резким взмахом отрубил Махмуду голову.
– Воины! – крикнул он своим разбойникам. – Убейте здесь всех! Никого не оставьте живыми в этом проклятом доме.
До Сеитовой слободы Нага добирался в напряжённой тишине предрассветного часа. К дому Махмуда он подкрался задворками с необъяснимой тревогой на душе. Прежде чем подойти к закрытым воротам, он долго наблюдал за ними со стороны, держа коня за уздечку.
Светало. Дом Махмуда безмолвствовал. Либо все ещё спали, либо ни одной живой души не ожидало в нём Нагу. Он прислушался, ловя знакомые звуки конюшни. Ничего. Мёртвая тишина. Может быть, и правда он единственное живое существо здесь, здесь, где недавно Махмуд угощал его вином и опиумом, где жарилась баранина для него. Ах, как мало он ел тогда вкусного, ароматно пахнущего мяса! Не хотел? Наверное, нет, раз отказывался от обильного угощения…