На родной земле
Шрифт:
Где Есугея уже готовилась встретить пешая дружина, которую вели в бой Рагнар и каменецкий боярин Всеволод. Полторы сотни человек, не больше – но они не дрогнули, даже когда к ним одновременно устремились и кешиктены, и сотни стрел. Рев конунга донесся даже досюда. На мгновение мне показалось, что я разглядел среди воинов и его самого – но круглые и каплевидные щиты уже сдвигались сплошной стеной, за которую не проникал ни мой взгляд, ни смертоносные наконечники.
Стрелы накрыли строй, но даже на мгновение не замедлили его ход. Рагнар закрыл единственную брешь в частоколе, принимая на себя удар тяжелой конницы. Кешиктены не успели толком развернуться после забитого телегами моста, где приходилось протискиваться чуть ли не
– Не пора ли, боярин? – Ратибор схватил меня за руку. – Не сдюжат ведь – гляди, какая силища…
– Рано! – отрезал я.
Передние ряды конницы Есугея намертво уперлись в щиты дружинников, но задние все еще летели с холма к мосту и напирали все сильнее, буквально вдавливая собственных товарищей друг в друга. Несущаяся лавина понемногу превращалась в копошащийся стальной муравейник. Не только неспособный как следует атаковать, но и уязвимый для сыплющихся из-за частокола стрел.
И тогда вперед снова двинулась легкая конница. Булгары бесстрашно направляли лошадей прямо в студеную воду и плыли через Вишиневу. Некоторые и вовсе шли вброд – у моста река оказалась не слишком глубокой. Течение сносило конников, многие падали, пронзенные стрелами – но все же упрямо ползли и один за одним выбирались на берег прямо перед наспех построенными стенами. То ли по приказу Есугея, то ли от собственной злости они бросались в бой лишь с одной целью.
Прорваться за частокол. Добраться до спрятавшихся за ним лучников – а потом и до Рагнара с Всеволодом. Разбить строй, дать кешиктенам продвинуться дальше и раздавить остатки защитников Вышеграда. Смести, перерезать, растоптать крохотное войско безумцев, осмелившихся огрызаться самом великому хану.
Но на пути у кое-как переправившейся на тот берег легкой конницы встала стена. Хлипкая, немощная, с зияющими между отточенных кольев просветами. Широкими – но все же не настолько, чтобы в них мог протиснуться всадник. Лошади натыкались на острия и тут же с пронзительным ржанием рвались назад. Подгоняемые криками, они пытались перескочить заграждение с разгона – но лишь висли на кольях, вспарывая животы и сбрасывая седоков, которые поднимались – если могли подняться – и перли дальше уже пешком. Ломая стены, падая со стрелами в груди, опрокидывая и заваливая смертоносные острия собственными телами.
Вряд ли умница-Есугей приказал бы людям жертвовать собой. Скорее степняки сами буквально спятили от злобы и запаха крови – лошадиной и собственной – и теперь остановить их не могли даже грозные крики кешиктенов. Может быть впервые за всю свою жизнь булгары бросали лошадей, закидывали за спины короткие луки, хватались за ножи, топоры и сабли – и шли в бой пешими.
– Вижу, спустил ты проклятых с коней, ярл, – зазвучал за спиной голос Мстислава. – НЕ пора ли и нам ударить?
– Рано! – в четвертый раз повторил я, сам с трудом сдерживая рвущееся наружу желание пустить коня вскачь и ударить в беззащитный тыл. – Жди, княже.
Есугей забрался в мою ловушку с головой – и теперь пришло время ее захлопнуть. Откуда-то издалека, из-за сияющих на солнце булгарских сабель донесся рокочущий крик Рагнара – и небо вспыхнуло огненным дождем. Зажигательные стрелы взметнулись из-за частокола вверх, прочертили в утренней дымке пламенные полосы – и обрушились на мост.
Но не на уже взявшихся за щиты кешиктенов, а на телеги. И те вспыхнули, как спички. Не все стрелы попали в цель – но их было так много, что мои самодельные повозки смерти, этакие сухопутные брандеры, полыхнули одновременно, раскидывая во все стороны горящие щепки и разбрызгивая смолу, которая тут же намертво липла
– Пора! – Ратибор схватился за булаву. – Ну пора же, боярин!
– Рано! – рявкнул я, показав воеводе кулак. – Кому сказано – жди!
Еще немного. Нет, я не ждал, что огонь истребит всю гвардию Есугея – не так уж его было и много. Даже два десятка груженых горючим маслом и смолой телег не совладали бы с самой опасной и дисциплинированной частью булгарского воинства – но достаточно и того, что они отвлеклись, соскребая с блестящих лат полыхающие капли.
На мосту огонь понемногу гас – зато на ближайшем к нам берегу Вишиневы, похоже, только разгорался. Везде, куда падал огненный дождь из обломков, вспыхивала и пожухлая трава. Такой пожар едва ли мог серьезно навредить воинам – но зато пугал лошадей и давал очень много дыма. Седая пелена стремительно густела и наползала на мечущихся на мосту и вдоль берега всадников, скрывая их от нас.
А нас – от них.
– Не пора ли, боярин? – застонал Ратибор сквозь зубы. – Наши гриди ведь там! Хоть и каменецекие, а свои, родненькие…
– А вот теперь – пора! – выдохнул я.
И, рванув из ножен подаренную Есугеем саблю, первым пустил коня в галоп.
Глава 37
Четверть версты мы пролетели в мгновение ока — и незамеченными. Почти вся орда булгар уже стянулась к мосту и за реку, и на этой стороне остались едва ли две сотни разрозненных всадников. Потеряв из виду застрявшего на полыхающем мосту Есугея, они перестали представлять из себя серьезную силу и просто бестолково метались по полю. А те, кто попался нам на пути, умирали быстрее, чем успевали понять, что же случилось, и откуда вдруг появились закованные в латы дружинники на могучих боевых конях.
Я чуть вырвался вперед и едва не снес вдруг вынырнувшего из дымовой пелены булгарина — совсем молодого парня с настолько перепуганным и растерянным выражением лица, что я ослабил пальцы, позволяя сабле чуть провернуться в моей руке. Тяжелый клинок обрушился на меховой шлем — а скорее просто шапку с нашитыми кожаными полосками – плашмя. Всадник выпустил лук и без звука свалился под копыта собственного коня. Сражаться ему сегодня уж точно не светит – может, и уцелеет, если не затопчут и если на то будет воля Великого Неба.
Почти три сотни конных дружинников мчались практически беззвучно – без криков, и выдать нас мог разве что грохот копыт. Который наверняка терялся за воплями на мосту и у стен. Судя по звукам, Рагнар с Всеволодом еще держались — и как держались! Лишь немногие булгары умирали от копий и мечей — остальные или горели заживо, или тонули в реке, или испускали дух с вывернутыми животами, развесив собственные кишки на кольях. Но все равно упрямо лезли вперед, протискивались, заставляя звенеть привязанные к веревкам металлические ложки и колокольчики – и наши лучники били вслепую, на звук. Булгарские стрелы летели мимо или вонзались в укрытия, а склафские – хоть их и было вдесятеро меньше – находили свою цель даже в дыму. Есугей попался в ловушку, и теперь оставалось только ее захлопнуть. Я переключился с «Истинного зрения» обратно на обычное и снова пришпорил коня.
Кешиктены носили шлема с забралами в форме уродливых железных личин, чтобы наводить ужас на врагов – но на этот раз испугались сами. Не могли не испугаться. Мы без единого лишнего звука возникали из пламени и серого дыма, как какие-нибудь духи смерти, и только когда булгары начали один за одним оборачиваться – перестали таиться. Скрываться больше не было нужды, и триста глоток громыхнули одновременно лишь за мгновение до того, как на самое сердце армии Есугея обрушился страшный удар.
– Вперед! — заорал я, поднимая саблю. – За Вышеград!