На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
5 октября, четверг. Накануне до трех ночи сидел редактировал «Дневники 1998 года», а потом читал Малькольма Бредбери «Доктор Кириминале». К сожалению, в дневниках потерян раздел моего пребывания в Китае. Что касается романа, то это очень информативное и увлекательное чтение, но не эмоциональное. Последнее всегда рождается только при наличии характеров.
В час дня участвовал во встрече на филологическом факультете в университете. Самым ярким было выступление Л. И. Бородина. Он иркутянин, учился в этом университете, и здесь его арестовали, обвинив в каких-то антисоветских, как тогда говорили, делах и посадили. Он говорили ярко и хорошо о судьбе, товарищах, прошлом и журнале, которым сейчас руководит. Но в его речи был какой-то пронзительный личный момент. Здесь же в зале, возле президиума, сидел преподаватель, который все время с готовностью уточнял все детали, фамилии, если Бородин ошибался или оговаривался. Всегда предельно вежливый Бородин как-то игнорировал этого доброхота, не срезал, не грубил, но подчеркнуто не замечал. Потом я узнал, что именно этот несчастный человек, когда был студентом, получил от КГБ задание приглядывать за своим товарищем, смотреть, что у того в карманах телогрейки (так
Я на встрече начинал первым и, мне кажется, задал хороший, доброжелательный тон. Во время выступления касался своих «Дневников» и новой книги о литературоведении, даже читал некоторые цитаты из подобранной пачки, которую брал с собой. Вот успею ли я сделать из этих цитат главу.
За обедом Л.И. рассказал, как его предали, «раскололись» его ближайшие друзья. Детали здесь не привожу, потому что они пропадут в моем пересказе. Неужели так жили?
Вечером ходил на премьеру «Ревизора» в областной театр им. В.П.Охлопкова. Я очень хорошо помню этого замечательного актера, он много играл в кино. Особенно запомнился он в ленинском сериале, где играл рабочего, охраняющего Ленина в 1917 году. Спектакль оказался не так хорош, как я предполагал. Трудно начинать спектакль, если в театре нет ни Городничего, ни Осипа, ни Хлестакова. Но, оказалось, что именно «Ревизором» в свое время сто пятьдесят лет назад (?)театр открывался. И еще одно свойство этого спектакля: актеры грамотно представляли пьесу, которую на русском театре принято с наслаждением и удовольствием играть. Обидно, я раскатал губы, а пришлось уйти после второго акта.
Из нашей группы кое-кто уже уезжает. С поразительной трогательностью В.Г. провожает в аэропорт каждого. Я учусь. Чувствует он себя плохо.
6 октября, пятница. У меня сегодня почти свободный день. Утром ездил в музей декабристов, вернее, в один из его филиалов, в дом Волконских. После обеда ходил по городу, искал сумку, чтобы отвезти подаренные мне книги. Выбросить книги или потихонечку оставить в гостинице, отодрав первую, с посвящением, страницу — именно так поступают многие писатели, — у меня не хватает духа. Надо бы вообще написать статью о всех подаренных книгах. Наша критика и литературная журналистика стонет, что их никто не читает, а устроить что-то вроде почтового ящика и в одной-двух строках рецензировать все книги, которые присылают в редакцию, не хватает духа. Для этого нужно не лениться и все читать. А это трудно. В музей ездил вместе с Натальей Сергеевной Бондарчук и каким-то ее актером удивительно похожим на Пушкина. Н.С. снимает какой-то сериал про декабристов. Сама пишет сценарий, сама достает деньги и сама режиссирует. Здесь можно поиронизировать, но мужества этой молодой даме не занимать. Все действие будущего сериала, как я понял, будет сгруппировано вокруг М.С. Волконской. Она дочь знаменитого генерала Раевского. Уже в музее, глядя на портрет этой удивительной женщины, воспетой Некрасовым и Пушкиным, я понял, что Н.С. еще и поразительно на Волконскую по внутренней сути похожа. Знает Н.С. о своих героях и о всем декабристском движении бездну, вопросы задавала очень грамотно. Тут же я подумал, что советская власть за все годы своего существования не удосужилась снять настоящего сериала о декабристах. Если у Н.С.Бондарчук все получится, как она рассказывает, то сериал будет похлеще зарубежной «Санта-Барбары». Перипетии декабристской истории невероятны.
О музее не пишу, он прекрасен, хотя и довольно нов. Весь этот дом Волконских, в свое время один из самых лучших домов Иркутска, свидетельствует еще и о поразительном либерализме царской власти. Здесь был одно время самый большой зал в Иркутске, в котором играли многие прекрасные музыканты и пели знаменитые певцы. Сплачивалась интеллигенция, и улучшались нравы. Вообще стоило бы задуматься, что бы могло произойти в России и как могла бы повернуться ее история, если бы — по Никите Муравьеву — Россия стала конституционной монархией. Декабристы, конечно, разбудили нравственные силы в народе. Это были люди удивительной чистоты, недаром до сих пор их имена не поглотила история.
Совершенно невероятно рассказывал о музее, об истории декабристов Евгений Александрович Ячменев. Он даже сам поиграл нам Моцарта на пирамидальном фортепиано Волконской. Его помощник Алексей Кривенчук ходил за нашей экскурсией неотступно, «впитывал». Это свидетельство редчайшего профессионального магнетизма, который излучает этот человек. Алексей, как нам сказали, юрист, юрисконсульт музея, но вот сейчас учится на филологическом факультете.
Тем не менее заметим, весь этот комфорт и интеллектуальный мир покоился на 10 «людях», которые обслуживали и дом, и зимний сад, и топили, и ухаживали за садом, и открывали двери, и подметали пол. Конечно, в разнообразных записках и мемуарах зафиксировано и то, что порою всю работу за каторжников делали люди простые, так сказать, рядовые каторжники, известно также, что, когда декабристы ушли на поселение, к ним присылали как бы в командировку, крепостных, которые, конечно, формально в Сибири были свободны, которых потом, после нескольких лет службы, официально отпускали на свободу. Это была эпоха, когда без слуги не снимали сапог даже очень конституционнолюбивые дворяне.
Прочесть роман Дюма «Записки учителя фехтования» — это о Волконском. Не успел роман выйти в свет, Николай Павлович его запретил. Естественно, этот французский роман сразу же переслали декабристам в Сибирь. С этим романом связан такой анекдот. Немедленно этот роман захотела прочесть императрица Мария Федоровна. Достали роман, расположились. Мария Федоровна возлежит, а лектрисса ей вслух читает. В этот момент шум, шаги. Книжку — под подушку. Входит император. «Что вы здесь делаете?» — «Читаем». — «Что читаете?». — Молчание. — «Можете не отвечать. Я знаю, что вы читаете.» — !? — «Вы читаете «Учителя фехтования». Это самый последний роман, который я запретил». Во все времена запрет — это лучшее побуждающее действие.
Во второй половине дня ходил к реке и гулял по городу. Ангара течет полноводно и стремительно. В этом смысле она напоминает мне Неву. Центр города очень красивый и яркий. Зашел в торговый центр — товары, конечно, есть, но все какого-то истлевшего, провинциального пошиба.
Валентина Григорьевича уложили в больницу — у него опять плохо с глазами.
7 октября, суббота. Я уже давно заметил, что иркутяне мистически относятся к Байкалу. Мне всегда казалось это несколько вычурным, эдакий провинциальный выверт, когда нужно найти повод для гордости и исключительности. Но. конечно, по описаниям я предполагал, что увижу что-то замечательное. По крайней мере, грандиозное, длина озера — что-то около 600 километров. Это ненамного меньше, чем путь от Москвы до Ленинграда. Тем не менее, озеро производит гораздо большее впечатление. Здесь для меня многое было знакомо. Горы на горизонте, покрытые снегом, отвесные берега застланные лесом, водная гладь — это напоминало озеро в Лапландии, где я жил зиму 1968 года, и напоминает Иссык-Куль, где я провел целый месяц. Здесь другие внутренние масштабы и другая степень излучения. Будто с этим озером связанна какая-то вселенская тайна, будто сама жизнь зародилась и берет отсюда свои силы. Сидоров, замечательно мудрый человек и председатель Союза художников России, который находится с нами в этой поездке, как-то сказал, что никто из художников пока не справился с Байкалом. Но боюсь, этого не сможет сделать ни кино, ни телевидение, ни какое-либо из искусств. Красоту и силу Байкала может лишь почувствовать сам человек. Здесь важно все: зрение, слух, ощущения собственной кожи. Вид — прекрасен, внешние контуры пейзажа известны, о его разнообразии много написано. Первое, что поражает, — глубокая и сосредоточенная тишина. Она, наверное, чувствуется и при буре, и при свисте ветра.
Теперь по порядку. Утром выехали из Иркутска. Дорога до Байкала, что-то около часа, прекрасная. Даже я, у которого в силу первой профессии журналиста довольно много точных наблюдений над Сибирью, не ожидал увидеть здесь такого порядка. Дорога прекрасная. Километров на двадцать от Иркутска стоят, как и в Подмосковье, красные кирпичные особняки, их торопливо построили новые богатые, в них никто не живет, и которые теперь эти богатые никак не могут их продать. До самого истока Ангары в левах прячутся дачные поселки, совхозы, которые умирают. Проехали большой зверосовхоз, в котором уже нет зверей. Но сотни метров занятые вольерами, издалека, с дороги их стройные ряды напоминают тепличное хозяйство. Потом начался Байкал. На другом берега Ангары — поселок. Здесь же была когда-то дача, т. е. домик В.Г. Распутина. Практически здесь же, под дорогой в конце августа много лет назад случилась трагедия, в результате которой погиб А.В Вампилов. Об этом со знанием дела и тактично рассказал Андрей Григорьевич, иркутский глава союза. Он тоже, кажется, наш выпускник, так же, как и Распутин и Вампилов чуть, как бы это сказать, калмыковат внешне. Он сам из очень простой и многодетной деревенской семьи, здесь же с Байкала. За неделю, пока он был с нами и я за ним наблюдал, я обратил внимание на два его свойства, которые очень ценю: полное понимание своих возможностей в литературе и очень независтливый, но точный вкус к тому, что пишут другие. Из его рассказа о гибели Вампилова выяснилось, что лодка, на которой А.В. с другом шли по Байкалу, наскочила на топляк. Сейчас наверху, на дороге стоит стела в память о замечательном драматурге. По Байкалу ходит теплоход «Александр Вампилов». Так доехали до Листвянки, небольшого поселка на северной стороне озера. Знаю, что многое из памяти вытрясется, поэтому пытаюсь записать все. А писать надо, скорее, о том, с какой любовью их стараньем организовали местные власти этот фестиваль. Вроде бы мы много работали, и вот нам награда — экскурсия на Байкал. Вся эта экскурсия вне описания. Пока плыли на турбазу и плыли обратно вечером, я все это время сидел на палубе. Как в печи, разгорался и утихал закат. Жизнь кратковременна, а Байкал вечен. Проплывали мимо полумертвых доков с заржавленными судами, мимо новенького завода, на котором разливают по бутылкам байкальскую воду. О прозрачности байкальских вод многое говорилось. Уже на турбазе, после бани, когда сидели за праздничным столом, кто-то из писателей, человек немолодой рассказывал. Здесь есть феномен местного писателя: обычно это местный человек, занятый каким-то другим ремеслом и к своей новой профессии подходящий медленно и очень истово. Так вот, за столом этот писатель говорил, что никогда местный житель в Байкал даже не плюнет. Если рыбаку в сеть попалась какая-нибудь щепка, то он эту щепку обязательно возьмет себе в лодку и привезет на берег. В каждой лодке есть специальное место на корме для бытового мусора — ничего в воду. А какая была на этой турбазе баня! Парились в две очереди: сначала мужчины, потом женщины. Меню прощального ужина: Салат из креветок и красной икры, салат из тертого сыра, чеснока, зелени и майонеза, мясное ассорти, овощное ассорти, ассорти из рыбы холодного копчения, на первое была уха из карася, на второе куриное филе, фаршированное яйцами и грибами, на десерт — фруктовый салат из бананов, апельсинов, арбуза, яблока с йогуртом.
Не могу не привести рассказа ребят из порта. Все вокруг задавлено огромными налогами. Поэтому многие предпочитают не регистрировать свои личные катера. Всегда дешевле и проще договориться с инспектором. Но все страдают от этого положения и предпочли бы нормально рассчитываться с государством. Только мертвая стоянка судна на воде стоит чуть ли не 6 тысяч рублей в месяц.
Возили нас на своих частных маленьких японских автобусах двое прелестных ребят, молодых мужиков — Володя и Миша. Миша утром в день моего отъезда, даже успел сгонять на базар и привез мне три килограмма свежепосоленного омуля.
8 октября, воскресенье. Встретили во Внуково С.П. и неизменный Федя. В институте, вроде, все благополучно, В.С. здорова, Долли здорова тоже. В среду в «Труде» вышла моя безликая статья-инвектива против НТВ. Какая бы могла быть статья, если бы я не «наговорил» с голоса корреспондентке А.С.Крюковой, а написал сам! Не буду расстраиваться: прочел и — забыли! К счастью, мне в этот раз рейтинг не писать. Но если бы я его писал, то обязательно сказал бы об угодливом интервью Константина Эрнста с Б.Н. Ельциным по поводу выхода в свет его книги. Ельцин, пишущий книги! Вообще, интересный феномен книг политиков, написанных журналистами. Книга без стиля, где лишь догадки становятся действительными фактами. Искренность, проверенная целым легионом лиц. Это как лжесвидетельство перед самим собой. Я вообще предполагаю, что даже дневники пишутся с одной целью — оправдать собственное прошлое. Любая положенная на бумагу искренность имеет мало отношения к действительно происходящему.