На руинах
Шрифт:
— Ксюшка, глупыша ты моя, чего ревешь?
— Я… мы думали… мама сказала, — девочка всхлипнула, — она сказала, что тебя, наверное, убили!
Зойка ухмыльнулась, представив себе, какой злобной радостью светилось лицо матери, произносившей эти слова.
— А я живая — не заметно? — она вдруг спохватилась: — Только не говори им, что я приходила, поняла? Никому не говори!
— Не скажу, — Ксюша послушно кивнула и шмыгнула носом, — а где ты была?
— Я только шмотки свои из шкафа возьму, — не отвечая на вопрос сестры, говорила Зойка, направляясь к себе в комнату, — а эти сапоги и куртку оставлю — ты сегодня или завтра их тете Клаве отнеси, которая в деревянном доме у Дона живет. Я тебя к ней водила, у нее еще собака Пират, помнишь? Только одна не ходи, с девчонками из класса договорись.
— Ладно, отнесу. Ой, мамочки, какая куртка смешная, ты ее с пугала сняла? А ты когда опять приедешь?
— Не знаю, может, и никогда. Дай я тебя еще раз поцелую — на всякий пожарный.
Глава двадцать пятая
В день похорон Халиды с утра зарядил мелкий осенний дождь, и небо над Москвой казалось затянутым тусклой серой пеленой. Гражданская панихида проходила в стенах института, в котором она много лет работала и с которым потом в течение всей своей жизни не прерывала связи. Народу собралось много — друзья студенческих лет, товарищи по работе, многих из них Сергей даже и не знал.
Петр Эрнестович, самолет которого опоздал из-за метеоусловий, приехал уже после начала панихиды. Приблизившись к Сергею, он встал рядом и осторожно коснулся руки брата. Сергей обернулся и кивнул, бледное лицо его казалось высеченным из камня.
«Как странно складывается жизнь, — думал Петр Эрнестович, — Сережа был нам со Златой, как сын. Мы думали, он будет иметь большую счастливую семью, а мы с ней, моей Златушкой, станем нянчить его детишек, как своих внуков. В сорок восемь лет она неожиданно родила, теперь у меня трое детей, а бедный Сережа всех потерял — обеих жен, дочь. Лиза с Тимуром уже тактично дали понять, что Русланчик и Юрик фактически не его сыновья — Лиза хочет сама заниматься мальчиками. По закону Сережа имел право не согласиться — он усыновил детей и любит, как родных. Я даже подумать не мог, что он так легко их отдаст, я готов был всеми силами помочь ему в воспитании, но он… Как он это сказал? „Что одинокий мужчина под шестьдесят с разбитым сердцем и поглощенный наукой будет делать с двумя пацанами? Конечно, о деньгах тут и речи не может быть — я всегда буду помогать им материально“. Я был потрясен этими его словами! Сказал бы он так, будь они его родными детьми?».
Увидев Петра Эрнестовича, к ним приблизился директор института Валентин Петрович Знаменский, бывший университетский товарищ академика Муромцева.
— Приветствую, Петр, мои соболезнования.
— Здравствуй, Валентин, благодарю.
Они пожали друг другу руки, и Знаменский представил стоявшую рядом с ним высокую миловидную женщину.
— Рита, жена моего внука.
— Мы учились вместе с Халидой, — тихо сказала она, — примите мои соболезнования.
«У Вальки Знаменского такой взрослый внук! Это значит, что Халида по возрасту могла бы быть моей внучкой, — с горечью подумал Муромцев-старший, — хотя, кажется, Валек немного старше меня. Все равно, как нелепо складывается жизнь!».
Рита Знаменская отошла и, встав рядом с заплаканной светловолосой женщиной, что-то тихо ей говорила.
«Друзья ее юности, — ощущая странную отрешенность в душе, думал Сергей, — той юности, что прошла без меня, рядом с Юрой. Перед самим собой можно не кривить душою — я полюбил ее в тот день, когда в шестьдесят пятом очнулся после аварии и увидел рядом девочку неземной красоты. Наталья? Влечение, жалость к ее молодости и одиночеству, ответственность, бешенство и унизительное чувство после ее измены, но любовь… Нет, я всю жизнь любил одну лишь Халиду, хотя не осознавал этого. Но она меня не любила, она любила Юру, даже после его смерти. Когда мы были вдвоем, я всегда ощущал его присутствие, и, если честно, мне казалось, что лишним при этом был я. Она вышла за меня от отчаяния, потому что всегда очень тепло относилась ко мне — как к другу. Мы с ней вместе пытались ИМ противостоять, я уверен теперь, что это именно ОНИ убили ее. Петя недоволен, что я согласился оставить мальчиков с Лизой, он не понимает — я одинаково люблю всех ее детей. Всех! И пусть они будут вместе, если Лиза так хочет, я уже стар, и неизвестно…»
Петру Эрнестовичу внезапно показалось, что брат сейчас упадет. Он крепко стиснул руку Сергея, но тот повернул к нему лицо и слабо кивнул, чтобы успокоить.
— Ты еще побудешь в Москве, Петя? — негромко спросил он. — Какие у тебя планы?
— Я забронировал себе место в гостинице. Задержусь, наверное, здесь на недельку — у меня в Москве кое-какие дела. А у тебя что?
— Скорей всего, вернусь в Питер вместе с тобой, ты сейчас…
Внезапно Сергей умолк, не окончив фразу — его поразило лицо стоявшей неподалеку Риты Знаменской. Смертельно побледнев, она ахнула и впилась глазами в мужчину, прислонившего к стене у входа в зал.
— Тебе нехорошо? — испуганно спросила подруга, поддержав ее под локоть.
— Мне показалось… Боже мой, это же Юра — там, у стены, посмотри! Юра, первый муж Халиды, ты же помнишь его? Который погиб!
Подруга растерянно поискала глазами, но никого не увидела — Самсонов, случайно встретившись глазами со Знаменской, поспешно отвернулся и выскользнул в дверь. Однако Сергей, проследив за полным ужаса взглядом Риты, успел заметить спину выходившего из зала человека. Что-то в его облике показалось ему очень знакомым, но он не успел об этом задуматься, потому что брат спросил:
— Так ты не договорил, что ты хотел сказать, Сережа?
— Я? Ах, да, я хотел спросить — ты сейчас совсем один живешь? Женя вообще не появляется?
Петр Эрнестович сильно смутился.
— Он…гм… Да, я его почти не вижу, потому что он очень занят с диссертацией, но он просил меня передать тебе и ребятам свои соболезнования.
— Понятно.
Сергей не стал больше спрашивать, чтобы не усугублять смущения брата — он знал, что даже самая невинная ложь дается тому с мучительным трудом.
— Да-да, и как раз сегодня Женя делает доклад в ведущей организации, поэтому он и не смог со мной приехать, — сказав это, Петр Эрнестович ощутил некоторое облегчение, поскольку это было правдой.
Он не стал уточнять, что узнал о предстоящем докладе сына совершенно случайно и не от самого Жени, а от его научного руководителя профессора Доронина. Получилось так, что тот, продиктовав Артему новый адрес Жени, оставил записную книжку на столе, а листок с адресом из нее вывалился и куда-то запропастился. Позже, совершенно запамятовав, что его аспирант сменил координаты, Доронин позвонил по старому телефону и попросил позвать Женю. Петр Эрнестович дипломатично ответил:
«Жени сейчас нет, Марат Васильевич, запишите, пожалуйста, другой номер».
«Ах, да, я и забыл! — спохватился Доронин. — Евгений ведь говорил мне, я даже записал где-то тот его телефон и новый адрес, но, наверное, потерял. Продиктуйте, пожалуйста, если вам нетрудно».
Петр Эрнестович продиктовал номер телефона бывшей квартиры сестры, они немного еще поговорили, и в конце разговора Доронин случайно упомянул о предстоящем докладе. Петр Эрнестович сделал вид, что он об этом знает.