На руинах
Шрифт:
— Отлично. Через месяц в Париж поедет Тихомиров, ты встретишься с ним в Москве и передашь ему образцы и документы.
— Это какой Тихомиров — директор комбината бытовых услуг у вас в городе?
— Он самый, — Самсонов усмехнулся, — судя по твоему тону, я вижу, тебе у нас понравилось. Так вот, с ним все и передашь. В сертификате и лицензии должно стоять название «Вода из источника Дианы».
— Дианы? — Жене покачнулся, ему показалось, что его хватили обухом по голове, а потом еще сдавили горло. Однако Самсонов на другом конце провода не мог видеть побелевшего лица
— Что тебе не нравится? — недовольно спросил он.
— Да нет, шеф, все нормально, начинаю работать.
— Да, кстати, ты тогда отвез домой Диану, все в порядке?
— Все окей, шеф, ваше распоряжение выполнил в точности, — взяв себя в руки, Женя заговорил веселым и даже немного игривым тоном, — доставил ее до подъезда в целости-сохранности, и всю дорогу она пыталась вытянуть из меня подробности вашей личной жизни — два раза даже чуть в грузовик из-за этого не врезался. Кажется, вы ее здорово заинтересовали, мои вам поздравления.
— Ладно, — сухо оборвал его Самсонов, — так ты все понял? Действуй.
Женя был тем более рад окончанию разговора, что в прихожей раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Петр Эрнестович, покряхтывая, долго раздевался, потом, повесив пальто и сняв сапоги, отправился в ванную мыть руки.
— Ты дома? — заглянув к сыну, спросил он.
— Папа? Ты сегодня рано. А я так заработался над главой, что ничего не слышал — ты давно пришел? Сейчас я тебя накормлю и сам поем — борщ сегодня получился отличный, еще горячий.
Женя любил и умел готовить, Злата Евгеньевна, шутя, говорила, что из него выйдет отличный семьянин.
— Мальчики еще в школе?
— Скоро уже придут, — Женя посмотрел на часы.
— Я жду звонка из Москвы, — говорил Петр Эрнестович, осторожно помешивая борщ, чтобы остыл, — должен звонить профессор Липсон, я просил его заехать в клинику и осмотреть Халиду.
— Ей не лучше? — лицо Жени приняло встревоженное выражение.
— Сегодня говорил с Сережей — речь к ней постепенно возвращается, но левая рука еще парализована.
— Ужасно! А сам дядя Сережа как?
— Плохо, а как ты думал? Он дня через два приедет — накопились дела, без него никак не разобраться. Потом снова уедет — хочет забрать с собой Рустэмчика с Юркой.
— Нам не доверяет?
— Пока побудут в Москве, Лиза и Тимур за ними присмотрят. Сережа говорит, Лиза скорей придет в себя, если братишки будут рядом. Это То-лик, приятель ее, посоветовал — он обещает во всем помочь. Хороший мальчик, Сереже он очень нравится.
— Папа, это такой кошмар, я даже не представляю! А ничего неизвестно насчет… насчет того, кто это сделал?
Петр Эрнестович со вздохом пожал плечами.
— Обещают искать, а там… Да, Сергей меня просил обо всем сообщить Гаджиеву, сам он не хочет — из-за ссоры, да и сил у него сейчас нет, я понимаю. Надо попозже позвонить — поговорю с профессором Липсоном, потом ты мне напомни.
— Что ты, папа! По телефону?!
Испуганный возглас, вырвавшийся из груди сына, удивил Петра Эрнестовича. Он пожал плечами.
— Другого выхода нет, я могу, конечно, послать телеграмму, но…
— Нет, папа, нет,
Петр Эрнестович был поражен.
— Ты хочешь лететь в совхоз? Сейчас? А твоя диссертация?
— Папа, да это два-три дня, не больше. Может, Гаджиев захочет повидать дочь — тогда мы вместе с ним прилетим в Москву.
— Гм, возможно, ты прав. Что ж, лети.
«Неплохо я придумал, иногда, когда сложишь все воедино и сосредоточишься, в голову приходят удачные мысли, — думал Женя. — Прав был старик Кант — высшим условием рассудка является единство нашего сознания».
До совхоза он добрался быстро — в одном из тбилисских гаражей стояла синяя «Волга», специально предназначенная для его поездок. Аслан, отец Анвара, узнав о предложении Самсонова, довольно кивнул, и глаза его вспыхнули хищной радостью.
— Мы сами соберем столько воды, сколько надо, посторонняя помощь нам не нужна, — сурово проговорил он, — но нужен еще один договор.
— Расценки ставим те же? — Рамазан, муж Гюли, вопросительно взглянул на тестя. — За сверхурочную работу следовало бы увеличить.
— Те же, — отрезал Женя, — но ежемесячно будут выплачиваться премиальные. Если вы согласны с условиями, договор можем составить прямо сейчас. Если нет, мы пригласим рабочих со стороны.
— Посторонних мы в совхоз не пустим, — резко возразил Аслан, — какой процент премии вы будете платить?
Для вида Женя немного поспорил, но в итоге остался доволен — они согласились на сумму, значительно меньшую, чем Самсонов готов был им заплатить. После подписания договора он попросил проводить его к Рустэму Гаджиеву. Мужчины переглянулись, внезапно наступило тяжелое молчание.
— Дедушка сказал, что дела кооператива его не касаются, — робко заметила Гюля, — ему нужно только, чтобы мы аккуратно вносили деньги на общественные нужды, и мы…
— Это по личному вопросу, — прервал ее Женя, — проводи меня к нему, будь добра. Уже темно, я сам не найду дороги. Он у себя в правлении?
— Уже поздно, дедушка, наверное, дома.
Гюля посмотрела на отца, потом на мужа — они пожали плечами.
— Хорошо, пойдем.
Дверь открыла Лейла, четвертая жена Рустэма Гаджиева. Робко поздоровавшись с гостем, она провела его к мужу, который работал за письменным столом, и вышла.
В последнее время с головой Рустэма творилось что-то странное — он начинал писать и никак не мог собраться с мыслями, в разговоре внезапно умолкал и не в состоянии был подобрать нужное слово, а иногда говорил вообще не то или напрочь забывал имя собеседника. Поэтому он начал избегать людей — отважный Рустэм Гаджиев, ставший легендой за свою храбрость и умение презреть любую опасность, больше всего на свете боялся показаться окружающим смешным и нелепым. Сурово посмотрев на смущенно мнущегося молодого человека, он напрягся, пытаясь вспомнить, кто это, и спросил: