На руинах
Шрифт:
— Пусти! — стиснув зубы, она попыталась вырваться.
— Ага, сейчас, — он захлопнул дверцу, запер и тогда только выпустил девушку, — и далеко ты собралась, можно поинтересоваться?
— Я не хочу с тобой ехать! Выпусти меня, я дойду до метро и поеду домой!
— Хорошо, я довезу тебя до метро.
— Не хочу! Не хочу тебя видеть, я сама дойду! — она замолотила кулачками по стеклу.
— Надо же, какой темперамент! — хмыкнув, Женя включил зажигание. — Сиди тихо, ты стекло выбьешь, а мне потом с шефом объясняться.
— Ненавижу тебя и твоего шефа!
— Это как угодно, но одну я тебя здесь в темноте не пущу — изнасилуют, а потом мне за тебя отвечать.
Дианка повернула к нему свое заплаканное личико и зло сверкнула глазами.
— Да мне все равно, лучше пусть сто раз изнасилуют, чем с тобой рядом сидеть. Пусти! — она неожиданно рванула руль, и машина, развернувшись, уперлась в сугроб.
— Ого, это уже становится серьезным, — он выключил зажигание и сердито сказал: — Сума сошла, хочешь машину разбить? Или рвешься, чтобы тебя поскорей изнасиловали? Так я сам могу тебе доставить удовольствие, если желаешь, — и, обхватив хрупкие плечи девушки, грубо впился губами в ее губы.
Дианку, никогда прежде по-настоящему не целовавшуюся с мужчинами, охватил ужас. Задыхаясь, она отчаянно билась, пытаясь высвободиться, и когда Женя, наконец, ее выпустил, размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу — раз, другой.
В жизни ему давали пощечину только один раз — мать, никогда не поднимавшая руку на своих детей, ударила сына по лицу, когда он, случайно узнав подробности гибели первой жены дяди, ляпнул про нее нехорошее слово.
«Никогда не повторяй этого даже в мыслях, — гневно сказала Злата Евгеньевна, — особенно при Тане. Даже в мыслях, ты меня понял? Понял или нет?»
Жене в ту пору только-только исполнилось пятнадцать, после того, что ему довелось услышать о Наталье, она стала ему ненавистна, было невыносимо обидно за любимого дядю Сережу. Но со старшими не поспоришь, а когда вместе с матерью за него взялся отец, пришлось сдаться и покорно буркнуть:
«Понял, больше не буду».
В тот миг его охватило чувство глубокого унижения. Оно окончательно так никогда и не ушло, осадок сохранялся даже тогда, когда хоронили мать, и сердце разрывалось от горя. И теперь это чувство внезапно вспыхнуло вновь. Он схватил Дианку за руки и с силой встряхнул.
— Ты что себе позволяешь, шлюха несчастная!
— Подлец! — она брыкнула ногой, больно ударив его по ноге острым каблучком сапога.
— Ах, так! Ладно, хотел с тобой по-хорошему, теперь поговорим иначе, — и Женя нажал незаметно вмонтированную в сидение кнопку.
Спинка откинулась назад, и Дианка упала на спину. Он навалился на девушку всей тяжестью своего тела, и ужас, застывший в ее широко раскрытых глазах, доставил ему огромное удовольствие.
— Пусти! Женя, пусти, пожалуйста, что ты хочешь делать?
— А ты сама как думаешь? — его рука скользнула по ее ногам, забралась по юбку. — Ты женщина опытная, шеф тебя всему обучил. Что я хочу с тобой делать?
Она дрожала под ним — такая юная, красивая и… уже доступная. Желание вспыхнуло в нем с дикой силой. Почувствовав это, Дианка взвизгнула, изогнулась и ухитрилась вцепиться зубами в его руку. Укус был неслабый, Женя в ярости дал ей затрещину, потом задрал юбку и рванул затрещавшие колготки и нижнее белье. Заглушив своим ртом рвущийся с губ девушки крик, он расстегнул брюки и рывком раздвинул ее ноги.
Черные волосы Дианки разметались по спинке сидения, при каждом его движении девушка дергалась и болезненно стонала. Когда Женя наконец ее выпустил, она так и осталась лежать — неподвижно, с бессильно раскинутыми ногами. Он сел, с ужасом глядя на ее испачканные кровью бедра.
— О боже, Дианка, я… Я не думал…
Дианка медленно поднялась и тоже посмотрела на свои бедра.
— Ты… ты меня изнасиловал, — не своим голосом сказала она, — ты…да как ты…
— Прости меня, прости, пожалуйста! Я ведь решил… О, черт! Не сердись, я все исправлю.
— Подлец! — гневно крикнула девушка, и глаза ее сверкнули. — Что ты можешь теперь исправить? Я все расскажу маме и дяде Сереже, все! Я ни в чем не виновата!
Женя пришел в ужас, представив себе гнев отца и дяди. По сравнению с тем, что он сейчас натворил, подделка сертификатов — мелкое хулиганство.
— Да ты что, Дианка, дорогая моя, любимая, зачем? Зачем кому-то говорить, кого-то беспокоить? Мы поженимся, и все будет в порядке.
— С чего ты взял, что я за тебя выйду замуж? — она выпрямилась, одернула юбку и, вскинув голову, говорила со спокойным достоинством в голосе. — Из-за того, что ты меня изнасиловал? Я в этом не виновата, и за такого подонка, как ты, выходить не собираюсь. А ты преступник и сядешь за это в тюрьму.
«Статья за изнасилование. К тому же, ей еще нет восемнадцати, она несовершеннолетняя».
— Погоди, Диана, — осевшим голосом проговорил он, — дай объяснить.
— В милиции будешь объяснять. Открой дверь, я выйду.
Окинув его презрительным взглядом, Дианка отвернулась и попыталась открыть запертую дверцу машины. Леденящий холод ужаса сковал Женю.
— Нет! — руки его молниеносно дернулись к ней, пальцы обхватили тонкую девичью шею, рванули назад.
Что-то хрустнуло, тело Дианки, обмякнув, бессильно привалилось к Жене. Глядя в ее равнодушные ко всему, широко раскрытые глаза, он чувствовал, что внутри него все цепенеет.
«Изнасилование и убийство несовершеннолетней. Что же теперь со мной будет?».
Внезапно возникло безумное желание жить, мысли четко заработали в поисках спасения. Включив зажигание, Женя медленно повел машину, выбирая наиболее занесенное снегом место. Притормозив рядом с небольшим овражком, наполовину заметенным пургой, он вытащил тело Дианки, подумав, кинул рядом с ней ее шубку и тщательно облил все это бензином из стоявшей в багажнике канистры. Затем бросил спичку и, рванув машину с места, поехал прочь, выжимая всю возможную на занесенной дороге скорость и стараясь не оглядываться на полыхавшее позади него пламя.