На руинах
Шрифт:
— Какие уж там бульвары и магазины! — от рассуждений Жени Тихомиров и вовсе приуныл. — Мне и в Москве-то боязно от гостиницы отойти — не дай бог, заблужусь. Сегодня вот обязательно надо на какую-то Большую Грузинскую улицу съездить, документы отвезти на склад — французы туда оборудование для нашего салона должны доставить. Так, поверите ли, я сейчас с вами говорю, а сам думаю, что мне на улицу придется выйти. Дрожу, как дитя малое, можете представить?
Он сам улыбнулся своим словам, но у Жени внезапно перехватило дыхание — Большая Грузинская! Они ее пересекли — тогда, когда…когда ехали с Дианкой. И почему-то в сознании вдруг мелькнула совершенно нелепая мысль: нужно было свернуть направо по Большой Грузинской, зря он, как дурак, попер на Садовое кольцо. Может быть, тогда все случилось бы иначе? Или нет? Извечная философская проблема — причина и следствие. Бесчисленное множество причинно-следственных цепочек, и любая из них не имеет ни начала, ни конца. Или то, что он совершил, и есть конец?
Горло сдавила ледяная рука, но у него хватило сил подняться и с любезной улыбкой протянуть Алексею руку.
— Ну, мне пора, желаю вам удачной поездки.
— А вы не знаете, случайно, где эта Большая Грузинская? — провожая его, озабоченно спрашивал Тихомиров.
— Это… Кажется, это где-то рядом с Белорусским вокзалом. Не волнуйтесь — доедете на метро до «Белорусской», потом спросите. Не бойтесь. Или такси возьмите.
— Да? Ну, спасибо вам огромное. Видите, а в Париже-то ведь и не спросишь ни у кого, и такси не закажешь — все по-французски говорят. До свидания, удачной вам учебы.
Проводив Женю Муромцева, Тихомиров еще раз проверил, все ли документы уложены в портфель, допил чай, отнес в буфет поднос с посудой и немного посудачил с толстой буфетчицей о жизни. Вернувшись в номер, он побрился, почистил свое пальто, которое накануне нерадивый водитель грузовика обдал брызгами тающего под весенним солнцем грязного снега, а потом долго собирался с силами перед тем, как покинуть гостиницу и отправиться на поиски Большой Грузинской.
Все оказалось не так страшно — пришлось, конечно, немного поплутать, но к часу дня ему удалось добраться до нужного склада. На двери висела табличка с надписью «Обеденный перерыв», женщина в толстой телогрейке усердно чистила ступеньки крыльца, лицо ее было наполовину скрыто сползавшей на лоб ушанкой. Впустить Алексея она отказалась.
— Вадим Сергеевич сказал без него не пускать.
— Когда же он придет?
— Не знаю. Обедают.
— А кроме него никого нет? Мне только документы передать.
— Нет Вадима Сергеевича, он сказал не пускать, — не глядя на него, тихо повторила женщина.
Не пускать, так не пускать. Алексей решил дождаться заведующего на месте, чтобы потом опять не бродить по дворам и закоулкам в поисках этого склада. Ничего, не замерзнет — это накануне в Москве было холодно из-за порывистого ветра, нагонявшего промозглую сырость и холод, а нынче тихо, и солнечно.
Женщина отчистила ступеньки и начала было убирать грязь вокруг крыльца, но притомилась и встала отдохнуть, вытирая со лба пот.
— А вы что ж не пойдете обедать? — спросил ее Алексей и, кивнув на очищенные ступеньки, шутливо заметил: — Вон сколько наработали.
— Вадим Сергеевич не разрешает уходить, — потупившись, тихо пробормотала она, — мне еще много работать надо.
— Когда же вы приходите на работу?
— В половине шестого.
— Так рано? — удивился он.
— У нас с утра товар грузят, потом убрать надо, мусор выкинуть.
— А зовут-то вас как?
— Таисия.
— А я — Алексей.
Она ничего не ответила и, взявшись за скребок и метлу, снова принялась за грязь. Вадим Сергеевич появился минут через десять, скользнул равнодушным взглядом в сторону Тихомирова и прикрикнул на женщину:
— Тайка, опять прохлаждалась? Почему песком ступени не посыпала?
Не говоря ни слова, женщина побежала за песком.
— Здравствуйте, я от Самсонова — документы вам привез, — сказал Алексей.
Заведующий в момент весь подобрался, и лицо его осветилось приветливой улыбкой.
— Здравствуйте, здравствуйте! — он протянул руку. — Конечно, он мне звонил из Парижа. Что же вы тут стоите и не заходите?
— Ждал, пока вы с обеда вернетесь.
— Тайка, — грозно рявкнул заведующий на тащившую ведро с песком женщину, — ты это почему дверь заперла и человека на улице держишь?
Она опять не ответила, только еще ниже опустила голову и начала кидать песок на ступени.
— Да что вы, я не в претензии, — заступился Алексей, — воздухом подышал, погода чудесная.
Открыв дверь и пропуская его внутрь, заведующий весело и громко говорил:
— Знаете, держу ее только потому, что родственница попросила — такая дура, что нигде больше на работу не хотят брать, а не умирать же ей с голоду все-таки? — его ни мало не заботило, что тяжелая дверь за ними закрывалась медленно, и женщина вполне могла услышать эти слова.
Алексей испуганно оглянулся — фигурка снаружи мелькнула в последний раз, потом дверь захлопнулась.
— Мне кажется, она на совесть работает, честно. Многие, если убирают, то ведь как — стараются побыстрее, тяп-ляп сделать.
— Да, честная, — заведующий небрежно махнул рукой и пропустил его в кабинет, — заходите, садитесь, — он вдруг звучно захохотал: — Мне ее честность, знаете ли, один раз сильно боком вышла.
— Как это — боком? — оглянувшись, Тихомиров осторожно опустился на краешек стула.
— А вот так. Ко мне тут должен был ревизор подойти, а мне еще кое-что проверить нужно было — самую малость. Я ее прошу: Тая, я буду у себя в кабинете, но если кто подойдет, то скажи, что я отлучился, минут через сорок буду. Так она и ляпнула: Вадим Сергеевич, говорит, у себя в кабинете, но велел сказать, что минут через сорок будет. Хорошо, ревизор знакомый был, посмеялись только. Я тогда разозлился, сначала вообще ее уволить хотел, думал, что она специально решила напакостить, но потом понял — просто идиотка. Говорят, такая форма идиотизма есть, когда человек даже в малости соврать не может. Хорошо, давайте, я просмотрю ваши бумаги.
— Что ж тут плохого? — хмуро возразил Алексей, протягивая ему толстую папку. — Многие люди не любят врать.
Листая и просматривая бумаги, заведующий продолжал говорить:
— Да нет, с одной стороны и хорошо, что честная, — можно все деньги на открытое место положить, и знаешь, что не возьмет. Ладно, работает — я уж ее и не трогаю. Единственно что — мужчин не переносит. Ее, говорят, когда-то изнасиловали, так теперь, если кто-то дотронется, так сразу истерику закатывает. Я уж грузчиков предупреждаю, кто товар разгружает, чтобы не трогали — крику не оберешься. А то ребята на погрузке все больше молодые, могут и по заду хлопнуть, и ущипнуть. Баба-то она из себя симпатичная, по виду не скажешь, что дура. Что ж, все бумаги в порядке, — он закрыл папку и провел по ней ладонью, — я завтра подпишу в бухгалтерии. Куда вам их подвезти?