На руинах
Шрифт:
«Дай сюда, идиотка».
И Тая послушно отдавала ему свои вещи, хотя потом в дневнике ее появлялась грозная запись: «Уважаемые родители, примите меры! Ваша дочь опять не готова к уроку — нет ни карандашей, ни ластика!».
Возмущенная мать задавала девочке хорошую трепку и требовала объяснений, но дочь, опустив голову, молчала, лишь на кончиках ресниц ее трепетали прозрачные слезинки. Если отец возвращался с работы трезвым, то не обращал на них внимания — молча ел и садился смотреть телевизор. Однако это случалось крайне редко, а пьяным, он багровел и набрасывался на мать.
«Не трогай ребенка, стерва! Убью!».
Жена немедленно обращала на него гнев,
«Скотина, опять налакался! Всю жизнь мне изуродовал, сволочь! Ты что обещал, когда женился, а? Обещал, что в рот больше не возьмешь!». «Сука!».
О Тае тут же забывали. Родители на повышенных тонах выясняли всю подноготную своих отношений, и продолжалось это, как правило, достаточно долго. Не дожидаясь окончания перебранки и не обращая внимания на крики и ругань, девочка начинала заниматься своими повседневными делами — мыла полы на кухне, выносила мусор, ела и укладывалась спать на своем диванчике в углу комнаты. Ночью ее будили странные звуки, доносившиеся с кровати родителей. Спрятавшись под одеялом, она со страхом прислушивалась к стонам матери и довольному кряхтению отца, с губ которого время от времени слетали нехорошие слова. Но теперь слова эти звучали не грубо, как во время давешней ссоры, а ласково, даже нежно. Когда звуки стихали, и отец начинал громко храпеть, девочка успокаивалась и засыпала.
После первого класса Таю оставили на второй год — она так и не научилась складывать из букв слоги и считать в пределах десяти. Матери деликатно посоветовали перевести дочку в спецшколу, но та встала на дыбы.
«Своих детей переводите! А что не читает, так это потому, что учить надо нормально, смотрите, как она пишет!».
Действительно, любимым занятием Таи в школе было перерисовывать из ученической прописи буквы — прочесть написанное она не могла, но получалось у нее очень красиво и аккуратно. В конце концов, учителя устали спорить, Таю оставили в покое, и до седьмого класса она в школе тем и занималась — переписывала тексты и перерисовывала картинки. За это ей ставили тройки по всем предметам, переводя из класса в класс. Возможно, переписывание чем-то и помогло — к концу седьмого класса девочка с грехом пополам научилась читать и кое-как складывать однозначные числа. Самое странное при этом, что, расплачиваясь в магазине, Тая всегда знала до копейки, сколько сдачи ей должны дать. Если ее пытались надуть, она ничего не говорила, не спорила, но и не уходила — стояла рядом с кассой до тех пор, пока у кассирши не сдавали нервы.
«Чего стоишь? Дай, пересчитаю, сколько тебе сдала, — она пересчитывала, добавляла недоданное, кидала девочке деньги: — На, все тут правильно! Бери и не мозоль мне больше глаза».
После седьмого класса, когда Тае минуло пятнадцать, мать забрала ее из школы и попыталась определить в ПТУ от своего завода, но там только руками замахали — разве такую выучишь на машине работать! Покалечится или других покалечит.
Спустя месяц после этого случилось несчастье — отец Таи, ремонтируя на заводе станок, забыл отключить высокое напряжение. Его убило на месте, но компенсацию семье завод выплачивать отказался — экспертиза обнаружила в крови погибшего алкоголь. Чтобы похоронить мужа и устроить поминки «не хуже, чем у людей», матери пришлось залезть в долги. Вскоре она начала прихварывать, и одна из подруг посоветовала:
«Тайку пристроить надо, чтоб работала, а не бездельничала, а то одной тебе не выкрутиться».
«Да куда пристроишь? В пятнадцать лет на работу не примут, учиться ее, бестолковую, тоже никуда не берут. Да она и не бездельничает — я с работы прихожу, а дома все чисто, обед готов, белье постирано».
«Я и говорю: сходит, уберет у кого-нибудь — вот тебе и деньги. Сейчас некоторые, если уборку делать, с фирмы „Заря“ девочек приглашает, но многие есть, кто боится их в дом пускать — мало ли, они там все лимитчицы. А Тайку твою в нашем районе знают — девочка хорошая, чужого не возьмет».
Так Тая стала убирать чужие квартиры. Среди ее постоянных клиентов были научные сотрудники Потаповы — родители того самого Димки Потапова, который в первом классе отбирал у нее ластики и карандаши. За последний год он вытянулся, возмужал и при встрече с Таей его веселый взгляд смотрел прямо сквозь нее — будто она была абсолютно прозрачной пустотой.
В начале сентября Потаповы-старшие уехали на Черное море. Без них Тая приходила три раза в неделю — прибрать, постирать и приготовить обед для Димы и его старшего брата-студента. Она старалась прийти и закончить все дела с утра пораньше, пока ребята были на занятиях — Потапова оставила ей свои ключи. Но однажды Дима пришел из школы очень рано — как раз тогда, когда Тая, стоя на табуретке, протирала люстру. Он швырнул сумку, постоял на пороге комнаты, а потом, воровато оглянувшись, приблизился к занятой своей работой девочке и сунул руку ей между ног.
От неожиданности она вскрикнула.
«Тихо, не ори!».
Дима стащил ее с табуретки, бросил на диван и задрал полу старенького халатика. Перепуганная Тая не сопротивлялась — закричала только тогда, когда почувствовала жгучую боль между ног.
«Больно, не надо!».
Дима зажал ей рот. Наконец он поднялся и, удовлетворенно глядя на плачущую девочку, начал было застегивать брюки, но поморщился, заметив на них пятнышко крови.
«Кончай реветь, идиотка, — сказал он, — ничего с тобой не случилось, сейчас все пройдет. Иди, вымойся в ванной и никому ничего не рассказывай — даже матери. Ясно? А брюки мои прямо сейчас застирай, чтобы пятна не осталось».
Тая кивнула и, стараясь сдерживать слезы, послушно поплелась в ванную.
Постепенно она забывала о случившемся. Возможно, совсем забыла бы, но спустя две недели Дима, вернувшись из школы с приятелем, суровым голосом позвал Таю к себе в комнату:
«Тая, протри у меня пыль — смотри, сколько на шкафу».
Она робко вошла с тряпкой и вся напряглась, каким-то шестым чувством почуяв недоброе. Дима вдруг оказался за ее спиной и, стиснув сзади локти, подтолкнул к приятелю.
«Давай, я ее подержу, а ты раздевай. Да не бойся, она никому ничего не скажет — она же идиотка, ни черта ни понимает».
Тая взвизгнула — так неожиданно и пронзительно, что он на миг ослабил хватку. Вывернувшись из его рук, она выбежала из комнаты и заперлась в ванной. Дима стучал, ругался, уговаривал, грозил выломать дверь — Тая не отвечала. Она вышла лишь тогда, когда вернулся из института брат-студент. Зашла к нему в комнату и, потупившись, сказала:
«Я у вас не буду работать, вы извините».
Мать, узнав, рассердилась.
«Идиотка, ты что фокусничаешь? Потаповы семьдесят пять рублей в месяц платят!»
Однако заставить дочь вернуться в тот дом она так и смогла. Не объясняя причины своего отказа, Тая смотрела в пол и упрямо мотала головой.
«Не пойду к ним».
Вскоре мать совсем расхворалась. Врачи поставили диагноз «рак», и через полтора года ее не стало. Друзья позаботились о Тае — устроили на завод уборщицей. Когда ей исполнилось восемнадцать, она неожиданно расцвела и похорошела. Вскоре у нее появился и кавалер — добродушный фрезеровщик Саша Кузьмин во всеуслышание заявил: