На сцене и за кулисами
Шрифт:
— А вот и принц.
Но принц не является. Тогда Лоре Гемберлен вторично повторяет:
— А вот и принц.
Публика начала хохотать.
Тогда вдруг сверху раздался неистовый крик:
— Да замолчишь ли ты, старый дурак? Где лестница?
Однако и мне пора замолчать; уже половина восьмого, а в восемь начало спектакля. Отвечай скорее, милый друг; пиши, что нового. Видел ли ты с тех пор красавицу?..»
Впрочем, остальная часть письма не имеет совершенно никакого отношения к театру.
Глава XI
Спектакли в провинции
Я думал, что на все лето останусь у того же антрепренера, и в душе радовался, что подобралась такая хорошая компания. Но неопределенность актерского
Хотя мне недолго пришлось играть в первом провинциальном театре, тем не менее я составил себе совершенно ясное представление о провинциальных театрах вообще. Вот что я писал во втором письме к своему другу, через две недели, когда сняли со сцены пантомиму и стали ставить настоящие пьесы:
«Пантомима уже снята со сцены. Мне лично она не нравилась, хотя она имела то большое преимущество, что, пока она шла, не было никаких занятий и репетиций; мы были целый день свободны и могли веселиться и веселились напропалую. Теперь же нельзя ни кататься на коньках, ни устраивать поездок за город, прогулок, ни даже прочесть за один день роман. Каждый день идут две, а то и три новые пьесы. Большинство актеров знают все пьесы наизусть, как дважды два четыре, но для меня все это совсем ново. Ты себе представить не можешь, как это неудобно: не знаешь сегодня, что будешь играть завтра. Каждый вечер на дверях театра красуется новая программа; хорошо, если ты успеешь первый захватить у режиссера книгу, чтобы списать свою роль; в противном случае, если тебя кто-нибудь предупредит, изволь ждать до следующего утра и в какие-нибудь восемь часов переписать и выучить иногда довольно большую роль.
Очень часто за кулисами происходит чуть ли не драка из-за ролей. Комик не хочет играть роли стариков. Это совершенно не его амплуа и его приглашали не для того, чтобы играть каких-то стариков. Благородный отец пожимает плечами и удивляется, откуда режиссер взял, что он станет играть роли вторых стариков. Никогда в жизни его никто так не оскорблял. Он играл в свое время с такими знаменитыми актерами, как Кин Макрели, Фелпс и Матье, и никто из них не предлагал ему таких ролей. Первый любовник заявляет, что на своем веку он видел много странностей, но первый раз видит, чтобы роли jeune premier'a отдавали второму любовнику. Этот последний — что он здесь ни при чем, что он сам не хотел играть эту роль, но что ему насильно навязал ее режиссер. Первый любовник соглашается, что вина здесь не его, а что во всем виноват дурак-режиссер. С этим соглашаются все актеры.
Обыкновенно в таких случаях это кончается тем, что спорную роль дают мне, так как я был ангажирован антрепренером для всяких амплуа. Режиссер утешает меня и уверяет, что это лучше для меня, так как я имею возможность отличиться и проявить свои артистические способности. Но я не согласен с режиссером, ибо благодаря этому единственно, что я имею возможность сделать, так это не спать всю ночь. Неужели они думают, что можно сделать из роли что-нибудь оригинальное и осмысленное, если дадут ее накануне спектакля? Да за это время нельзя даже понять самый смысл слов. Странные люди эти провинциальные режиссеры: они не позволяют, чтобы вы создавали свой собственный характер, они требуют, чтобы вы каждую роль играли по одному и тому же шаблону. Они утверждают, что провинциальная публика не любит и не понимает оригинальных вещей. Ты не поверишь, что сделалось с нашим антрепренером. Бывало, к нему не подступишь. Важности миллион двести тысяч; при виде его можно было подумать, что это сам начальник станции. А теперь куда давалась спесь; он похож на гуттаперчевый шар, из которого выпустили воздух, а все потому,
Теперь число семейных увеличилось; до сих пор у нас было только три женатых актера. Жена нашего комика, играющая роли субреток, очень красивая женщина (почему это у красивых жен мужья всегда уроды?). Вчера я играл с нею, и нам пришлось два или три раза поцеловаться. Я ничего не имею против того, чтобы это повторялось чаще; она гримируется очень мало, а других актрис как поцелуешь, целый рот набьется пудры, белил и румян.
В субботу меня первый раз вызывали; театр был полон. Конечно, я очень обрадовался, но потом, когда пришлось выходить второй раз, я порядочно-таки струхнул. А что, если я ошибся и вызывали вовсе не меня, подумал я. Но занавес подняли, я раскланялся, и раздался новый взрыв аплодисментов. Я играл комическую роль Жака в «Медовом месяце». Говорят, что я лучше исполняю комические роли, но мне это совсем не нравится. Я во сто раз предпочел бы блистать и отличаться в какой-нибудь классической трагедии. Я не люблю шутовства; по-моему, гораздо почетнее заставлять публику плакать, чем смеяться.
К тому же я положительно не могу играть в фарсах, потому что не бываю в силах удержаться от смеха, когда слышу, что публика хохочет. Конечно, со временем я мог бы отучиться от этой дурной привычки, но совладать с собою сразу невозможно; я мог бы еще удержаться от смеха, если бы публика не смеялась, но раз она захохотала — я пропал. И не только мои собственные шутки заставляют меня смеяться. Что бы ни произошло на сцене смешного или курьезного, я хохочу от всей души.
Вчера я играл роль Франка в комедии-шутке «Майор в сапогах». Майор вышел на сцену в очень смешном костюме, и это так меня смешило, что я едва справился со своей ролью. Конечно, если бы одна и та же пьеса шла несколько раз, то к ней можно было бы привыкнуть, но если каждый вечер идет какая-нибудь новая смешная пьеса, то нет ничего удивительного, что хохочешь как сумасшедший.
Один господин со времени открытия театра не пропустил ни одного представления. Одна и та же пантомима шла в течение целого месяца, и он аккуратно приходил на каждое. Мне и то она надоела хуже горькой редьки, а как он мог высиживать каждый вечер с начала до конца — для меня прямо непонятно.
Вообще, в театр ходит очень мало публики, но зато те, которые посещают его, посещают аккуратно.
Впрочем, удивляться нечего, потому что единственное развлечение в городе наш театр. На днях привезли показывать очень толстую женщину но никто не стал смотреть ее, потому что в городе и без нее довольно своих толстух».
Глава XII
«Безумный Мак» находит удобный случай
Прежде чем отправиться к своему новому антрепренеру в какую-то глухую провинцию, я заехал на один день в Лондон и зашел посмотреть, что делается в моем старом театре. Состав труппы был совершенно новый, остались только те же плотники и статисты. Милый Джим нисколько не изменился.
— Ба, — сказал он, увидев меня, — должно быть, вы сильно влюбились в это место, что не можете с ним расстаться. Какой черт вас принес сюда?
Я объяснил ему, что, конечно, сильное желание повидать его заставило меня заглянуть в эту трущобу. Тут же я нашел и безумного Мака. Здесь ставили пантомиму, и Мак играл демона с картонной головой. Я узнал от него, что его страшно обижают и поступают с ним несправедливо. Оказывается, публике очень нравится сцена, когда два демона, Мак и его брат, дерутся с шутом; их постоянно вызывают, аплодируют, а режиссер не позволяет им выходить и благодарить публику за внимание.
— Это все от зависти, — шепнул мне Мак, когда мы входили в ресторан (для актера положительно непонятно, как можно, встретив человека, который не лишен глотательной способности, не предложить ему выпить рюмку виски), — зависть и больше ничего. Я начинаю приобретать популярность, и вот они боятся, что я стану им поперек дороги.